Роман «Монстр Памяти» Ишая Сарида вызвал множество пересудов в Израиле. Он стал одним из самых важных произведений, написанных о Холокосте за последние десять лет, и в то же время – одним из самых провокационных. Автор позволил себе заговорить вслух о том, о чем остальные предпочитают молчать, жестко и откровенно описав, что происходит, когда память о геноциде становится основой национальной идентичности.
По спирали безумия
Главный герой «Монстра памяти» – историк, никогда не планировавший заниматься Холокостом. Но обстоятельства сложились так, что сначала он взялся за диссертацию на тему «Сходство и различия в методике работы немецких лагерей уничтожения в годы Второй мировой войны», а потом устроился работать в мемориальный центр Яд Вашем. И когда ему предложили сопровождать группы школьников во время поездок в лагеря смерти – Освенцим, Майданек, Треблинку – не стал отказываться. С одной стороны, он предполагал, что это будет очень тяжело морально, с другой – думал, что у него получится удержаться от глубокого погружения в ужасы истории.
Спойлер: не получилось.
Когда герой едет в Собибор, чтобы принять участие в археологических раскопках на месте бывшего концлагеря, один из польских рабочих советует ему не оставаться там одному: «Это работа. Заканчиваем и убираемся отсюда. А иначе можно свихнуться. Слишком это ужасно».
Его слова приобретают форму пророчества. Герой снова и снова пропускает через себя жуткий процесс уничтожения и постепенно становится одержим его выверенной точностью, бесчеловечной эффективностью. Как ни печально это признавать, зло всегда привлекательно. Биографии нацистов издают по всему миру, поскольку людей завораживают их поступки. Мы помним немецких преступников, поскольку они выжили – и потому что они действовали. А жертвы отступают на второй план.
«Мы должны тоже быть немного нацистами»
Герой Сарида очень добросовестно относится к своей работе. Он пытается найти подход к школьникам, донести до них весь ужас случившегося, но у восемнадцатилетних подростков свои интересы и свой взгляд на происходящее. Не ограниченный, нет, просто в силу возраста они оказываются не в состоянии осознать значимость Катастрофы. И выводы из экскурсий делают неожиданные.
Во-первых, им сложно обвинять в случившемся немцев. Крупнейшие лагеря уничтожения были расположены не в Германии, а в Польше – чтобы не запачкать немецкую землю. В результате фокус внимания смещается:
«Ненависти к немцам эти дети не испытывали, совсем никакой, даже близко не было. В истории, которую они для себя сочинили, убийц почти не существовало. Они пели печальные песни, заворачивались в израильские флаги и молились за души убитых, словно их гибель была предопределена свыше, — но никогда не направляли обвиняющий перст на исполнителей. Поляков дети ненавидели гораздо сильнее. Когда мы проходили по улицам городов и деревень, они при каждой встрече с местными бросали злые слова про погромы, про их сотрудничество с немцами, про антисемитизм. Но ненавидеть таких, как немцы, нам тяжело».
Это совпадает и с личными наблюдениями самого Сарида: разговор о Холокосте между израильтянами и немцами превращается в обсуждение общего опыта, «немцы рассказывают, как им жаль, а мы принимаем извинения. Слишком все это мирно, слишком уютно».
Во-вторых, школьники видят в случившемся доказательство превосходства силы. И когда после поездки герой просит подростков поделиться впечатлениями, их слова повергают в шок – хотя, по мнению героя, они лишь озвучивают то, что на уме у взрослых:
«— Надо быть сильными, — сказал кто-то.
— …сильными евреями.
— …нравственными, но сильными.
— …сплоченными.
— Нельзя забывать.
— Надо оставаться людьми.
Все это я уже слышал, все это я знаю наизусть.
— Да, кто-нибудь еще, последний? — спросила директриса.
Поднялся парень, сидевший с краю. Я пригляделся к нему — высокий, в очках. Мускулистый. Не знаю почему, но я знал, что этот парень скажет что-то важное.
— Я думаю, что, для того чтобы выжить, мы должны тоже быть немножко нацистами, — заявил он».
Когда память становится монстром
Ишай Сарид не считает, что о Холокосте стоит забыть, но современный подход к изучению Катастрофы кажется ему в корне неверным. Взрослым пора признать: память постепенно становится «монстром», инструментом манипуляции. Злость и ненависть не исчезают бесследно – они просто переносятся на других людей. Самому герою не удается спастись от «вируса памяти», причем он сам не замечает, как тот постепенно отравляет его сознание. Когда после очередной поездки жена сообщает ему, что их сына обижают в детском саду, герой обещает решить проблему:
«Сад был враждебной территорией, местом издевательств. Идо показал мне скрытый угол за матрасами, где обидчики ловят его и топчут ногами, и место во дворе, где они бьют его по голове и заставляют есть песок. Я навис над этим мальчишкой — тут он, кажется, наконец-то испугался — и прокричал: “Не смей трогать моего сына!” — Его мать заголосила, раскудахталась, как дикая индюшка, но мне было наплевать. Вокруг нас собрался, галдя, весь детский сад. Я не знал этих родителей, зато они теперь все узнали, кто я такой. Я еще долго сидел с Идо, пока все не улеглось и он не согласился меня отпустить. Только силой можно противостоять силе, и всегда нужно быть готовым убивать».
В статье использованы выдержки из интервью с Ишаем Саридом «Why the memory of the Holocaust has become a “monster”» и «‘We Make Allowances for Ourselves as if We Were Still Weak, Helpless Jews’».
