На протяжении всей истории люди сталкивались с похожими проблемами: войны, кризисы, эпидемии. Менялись эпохи, а научно-технический прогресс неумолимо толкал цивилизацию к новым вехам развития. И хотя мы живем во времена нарастающей социальной турбулентности (и вряд ли в обозримом будущем это изменится), существуют определенные повторяющиеся закономерности.
Какой главный опыт мы можем извлечь из былых эпох? Что ждет Россию в ближайшем будущем и есть ли у нее тот самый особый путь, о котором так часто говорят? О чем может предупреждать нас прошлое? Об этом и многом другом узнаете из нашей беседы с Никой Марш, историком и блогером, автором книги «Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России»!
По промокоду loveread дарим 20 % скидку на каталог ЛитРес!
Константин Орищенко: С каким временным промежутком из истории можно сравнить Россию на нынешнем отрезке исторического пути? К чему мы ближе: к Российской империи или СССР?
Ника Марш: Есть такая шутка – что Клеопатра жила по времени ближе к полету Гагарина в космос, чем к моменту строительства пирамид. Однако мы прекрасно понимаем, что это – совершенно разные временные отрезки, совершенно разные истории. Да, мы ближе по времени к СССР. И воспоминания о Советском Союзе еще живы: я сама пошла в школу, когда еще был СССР. Но этого государства нет. Нет плановой экономики, нет того политического строя. Российская империя – гораздо дальше по времени, и ее призрака сейчас я не вижу. У нас нет сословного общества. Ни у кого в паспорте не записано «дворянин» или «мещанин», а тогда это было важно. Сейчас происхождение не играет никакой роли. Важно то, что ты можешь сделать сам. Хватит ли у тебя образования, здравого смысла, чтобы двигаться вперед? Сейчас – другое время. Оно не близко ни к Российской империи, ни к СССР. И это замечательно. Потому что хуже всего, если история топчется на месте. Всякий раз, когда на историческом этапе возникали повторы, это приводило к краху. Римская империя совершила удивительный взлет и закономерно пала. Затем Карл Великий пытался создать свою империю – и она пала. Потом то же делал Наполеон… Продолжать можно и дальше. Все это – попытки повтора. Историю не нужно повторять. Нужно идти вперед.
Константин Орищенко: Насколько релевантно сравнение с той же эпохой 1920-х годов? Возможно ли в реалиях нашей страны повторение «ревущих 1920-х» (образца Европы и Америки) с похожими социальными и экономическими проблемами или же мы переживаем отрезок, напоминающий то, что происходило до революции 1917 года?
Ника Марш: В 1920-е, после голода и Гражданской войны, и у нас произошел своеобразный рывок вперед: мы все помним НЭП из уроков истории. И ту экономическую политику в СССР свернули, не желая развития капитализма в стране. К чему привели «ревущие 1920-е» в Америке вы тоже знаете – к страшному кризису 1929 года. Фондовые рынки оторвались от реальности, цены на акции росли как на дрожжах, чего нельзя было сказать о деловой активности. И случился обвал. Настолько грандиозный, что капитализация рынка за один день упала на 4 миллиарда долларов. За короткий срок США оказались отброшены на 30 лет назад, начались забастовки и голодные марши. Восстановление заняло много времени. Отголосков того периода в сегодняшнем дне я тоже не вижу… Иногда при внешнем сходстве каких-то моментов очень велик соблазн уцепиться за это и попытаться выстроить параллель. Но, понимаете, экономика – очень сложная структура. Абсолютно одинаковыми могут быть две штампованные детали на одном заводе, но не исторические периоды.
А предреволюционная ситуация в нашей стране базировалась на нескольких серьезных моментах. Во-первых, на недовольстве ходом Первой мировой войны. Рядовой крестьянин не понимал, зачем его послали на чужую землю воевать за чужие интересы. У Брусилова в воспоминаниях есть интересный момент: «Сколько раз я спрашивал в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов». Крестьянин, оторванный от земли в 1914-м году, знал, что дома некому убирать урожай и кормить его детей. За что он проливал кровь? За чужого эрцгерцога? Во-вторых на растущей неприязни к Николаю II и его семье. Не удалось сделать императрицу Александру Федоровну «своей», плюс история с Распутиным очень повредила имиджу Романовых… Добавим к этому большие экономические проблемы, даже сухой закон, введенный в самом начале Первой мировой войны. Я как-то детально разбирала этот кейс – как конкретно этот закон оказал воздействие на Российскую империю. Там было колоссальное недовольство, плюс вырос контрафакт и спекуляции, а бюджет недополучил огромные деньги.
Если попытаться все это переложить на современные реалии, мы увидим – а что же схожего есть с тем периодом? А нет ничего. Есть какие-то повторяющиеся контуры. Но суть совершенно другая.
Константин Орищенко: Феномен крепостничества – остался или нет? (не в явном, а латентном виде). На примере зависимости людей от работы, выплат финансовых обязательств.
Ника Марш: Любимый вопрос моих читателей! Крепостничество отличается от кредитной зависимости тем, что оно не было добровольным. Человек рождался с клеймом крепостного. Он сызмальства знал, что вся его жизнь подчиняется интересам другого человека. Дворня работала в доме, крестьянин – в поле. Если обнаруживали у девочки талант к вязанию кружева – определяли в кружевницы. А это работа по 12–16 часов с постепенной потерей зрения… Знаете, например, великий художник Тропинин, по прихоти своего барина, учился на кондитера. Вот так захотелось ему, чтобы крепостной умел делать суфле! А Тропинин был мастером портретной живописи. И, прежде чем он получил свободу, возможность заниматься только тем, что ему дорого и важно, он долгое время безуспешно этого добивался.
Кредитные обязательства человек берет на себя сам. Да, бывают обстоятельства, когда кажется, что по-другому нельзя. Но все равно это базируется на личном выборе. Крепостничество отрицает личный выбор.
Зависимость же от работы существовала во все времена. И древний египтянин, если он не родился в семье номарха или фараона, был вынужден трудиться. И средневековый ремесленник. И человек Нового времени. Так устроен мир. Называть ли это формой крепостничества? С какой стати? Интересный момент был в истории Древнего Рима, когда рабовладельческий строй переживал свой расцвет. Тогда появилась немалая прослойка людей, которые не работали в принципе. Они существовали за счет патриция, к которому приходили на поклон и получали от него содержание, и за счет бесплатной раздачи хлеба властями. Им просто не нужно было работать на земле или еще где-то, потому что свой кусок они гарантированно имели. Нужно ли говорить, что все это не сказалось лучшим образом на истории Рима?
Историю и прогресс двигают те, кто трудится. Помните, как говорили прежде: «Каждый труд у нас в почете».
Константин Орищенко: Почему (в отличие от той же Америки), где чернокожее население регулярно напоминает о рабстве и связывает с ним низкое социальное положение многих американцев, мы воспринимаем это иначе (и зачастую просто закрываем глаза на подобную главу русской истории)?
Ника Марш: Есть такой феномен – поиск ответа на сложный вопрос путем самого простого решения. Многие чернокожие американцы (по крайней мере, так мы видим из сообщений прессы) уверены до сих пор, что их низкий социальный уровень связан исключительно с рабством. А теперь давайте посмотрим на исторический контекст. Рабство отменили в 1865 году. Это как если бы мы сейчас связывали сложности в экономике с тем же крепостным правом.
Да, можно возразить: во многих штатах, особенно южных, отголоски рабства сохранялись вплоть до второй половины XX века. Были сложности с получением образования, да и просто с ощущением себя как личности. Но давайте не будем забывать о том, что в современной Америке есть множество выплат для афроамериканцев. Я была в Соединенных Штатах, была и в традиционно «черных» кварталах. Да, там бедность. Но не в последнюю очередь по той причине, что колоссальное число людей предпочитает жить на пособия, чем идти вперед. Это простой и удобный путь. Но разве мы не знаем примеры успешных афроамериканцев? Они есть. Актеры Голливуда, Опра Уинфри и даже президент Барак Обама. Так в рабстве ли причина, что у одних получается, а у других – нет?
Мы же не можем списывать что-то на крепостное право потому, что наша история не развивалась линейно. У нас произошла революция, которая поменяла политический строй в стране. Сословий больше не было, произошла глобальная переустановка системы. Я редко касаюсь темы СССР в своих статьях, но читатели, которые отзываются на тему крепостного права, иногда пишут под моими материалами: «А в советское время мы получили возможность учиться в университетах». На это нечего возразить.
Константин Орищенко: Какие главные выводы должны сделать люди, отталкиваясь от исторического опыта былых эпох (революций/войн/кризисов), чтобы не повторить их сейчас?
Ника Марш: К большому сожалению, исторический опыт редко анализируется так, как следовало бы. Но и каждый кризис уникален сам по себе. Если мы возьмем четырнадцатый век и посмотрим на ту ситуацию, мы ужаснемся: чума в Европе, голод, войны и т. д. Можно ли было этого избежать? Войн – возможно. Но чума не спрашивала, приходить ей или нет. И голод случился не просто так. Произошло резкое похолодание, которое даже называли «малым ледниковым периодом». Подготовиться к нему в тех условиях было просто нереально. Не было достаточной информированности.
Сейчас у нас больше возможностей для анализа и прогнозирования. Мы можем, по крайней мере, узнать о готовящихся природных катастрофах. Известно, что при засухе следует ждать лесных пожаров и направлять ресурсы туда. Что при той же засухе может случиться неурожай и всегда полезно иметь запасы зерна на этот случай. Это позволяет избежать голода.
Войны и революции – я знаю, что со мной многие не согласятся, – спрогнозировать сложнее. Мир не раз был на пороге большого конфликта, но сумел остановиться. Вспомним Карибский кризис. И наоборот, иногда случалось совершенно неожиданное – вроде убийства эрцгерцога в Сараево. Главный опыт, который мы можем извлечь из былых эпох, – никогда нельзя отчаиваться. Даже самые темные и страшные страницы истории все равно были перевернуты. Помните царя Соломона? «Все пройдет. Пройдет и это». Неисправима только смерть.
Константин Орищенко: Существует ли у России тот особый «русский путь», о котором говорили многие философы (Бердяев, Соловьев) и можно ли уже сейчас наметить его приблизительный вектор?
Ника Марш: Россия не один раз пыталась идти по пути, который ей предложили извне. И каждый раз это сопровождалось определенной ломкой, очень большими трудностями в освоении этого пути. Мы называем Петра Великим, мы помним о его достижениях, но мы помним также о том, что переустройство России, которое он совершил, далось немалыми усилиями. Но, по всей видимости, в некоторые исторические периоды это необходимо… Нужно ли было сохранять тот исконный русский путь, которым шла Россия до Петра? Я думаю, практически каждый ответит, что нет. В девятнадцатом столетии тоже много говорили о традиционном и особом пути. Вопрос в том, что под этим подразумевать. Сохранение наших ценностей? Безусловно, это должно быть главным. У нас богатейшая культура, традиции, язык. Это то, что делает нас русскими, что позволяет нам понимать друг друга с полуслова, – наш культурный код. Но ведь это не означает, что мы должны переодеться в лапти и отказаться от машиностроения. Наука и прогресс не стоят на месте. Брать лучшее у других и сохранять свое – вот это, мне кажется, важнее всего. Почему бы не использовать успешный опыт, например, в производстве? Другое дело, чтобы чужое не вытеснило окончательно свое. Важен баланс.
Константин Орищенко: Возможна ли демократия в условиях России, если на протяжении всей истории мы существовали в реалиях авторитарного государства?
Ника Марш: Да что вы! А как же Великий Новгород? Где еще во времена глухого Средневековья существовало вече? Где решения принимались сообща, а провинившегося правителя могли просто выставить вон? Александра Невского новгородцы «уволили» с поста, когда посчитали его недостаточно эффективным для себя. Какой же это авторитаризм?
Ну а кроме того, давайте не забывать, что устройство и европейских, и азиатских держав и в Средние века, и в Новое время базировалось на тех же принципах. Абсолютная монархия во Франции, «государство – это я!» – это семнадцатый век, например. Колонии, которые принадлежали европейским державам, тоже не основывались на принципах демократии. Мироустройство очень долгое время поддерживалось за счет монархий. Это была общая тенденция.
Ну а демократия – это явление относительно молодое. Если мы не берем античные примеры, конечно. И здесь тоже есть любопытные моменты. Адольф Гитлер, как вы знаете, пришел к власти самым демократичным путем. Это как-то бросает тень на демократию? Или мы скажем, как любил говаривать Лев Толстой: «Это другое»? Сама по себе демократия выглядит очень привлекательно: власть, которую выбирает сам народ. Народ решает. Но на примере недавних выборов в США – решает ли народ? Почти половина американцев уверены, что у них украли победу, и президентом должен был стать Дональд Трамп.
Английский стиль правления – это демократия? Тоже нет. Это парламентская монархия. И до сих пор существует палата лордов, где могут заседать только те, у кого имеется подходящая родословная. Как-то не очень демократично…
Демократия стала лозунгом. Насколько она подлинная во всем мире – очень трудно судить. И российская демократия – очень молодая. Тридцать лет для истории – это буквально секунда.
Константин Орищенко: Может ли евразийство стать альтернативным вектором нового пути России и создать политический альянс, который мог бы составить конкуренцию (а возможно, и опередить) ЕС (учитывая кризис европейских ценностей, в принципе)?
Ника Марш: Евразийство существует уже сейчас. И прямо на наших глазах оно формируется в новое и очень сильное образование. Буквально на днях стало известно, что в БРИКС подали заявки Аргентина и Иран. В настоящий момент страны – члены БРИКС – это 3,2 миллиарда человек во всем мире. А G8 – это 800 миллионов.
Очевидно, что в мире назрел кризис европейских ценностей. Как многие идеи, ЕС создавался под прекрасными лозунгами. В реальности мы видим сложности с национальной самоидентификацией. Государства – члены ЕС практически ее лишились: они действуют, исходя из неких общих интересов, а не собственных. Не случайно во Франции побеждают Марин Ле Пен и Меланшон, которые говорят о выходе из НАТО и о необходимости отстаивать интересы Франции. Первой ласточкой стала история с мигрантами из Африки, когда Германия настаивала на их приеме, а страны вроде Италии и Франции были категорически против. У меня есть друзья в Страсбурге, которые говорят: «В некоторые районы нельзя ходить. Там уровень преступности зашкаливает». И они, конечно, недовольны политикой ЕС. Политикой своего нынешнего правительства. Сейчас назрели и другие проблемы. Во-первых, экономические. Многие производства давно оказались за пределами ЕС. Это потеря рабочих мест для европейцев. Увлеченность «зеленой энергетикой» привела к огромным расходам на ветряки, которые оказались низкоэффективными. А шахты уже закрыты. А электростанции остановлены.
Во-вторых, есть мировоззренческие проблемы. Среди европейцев есть немало сторонников традиционных ценностей, и радужные парады вызывают у них раздражение. Ирландия, Испания и Польша – глубоко католические страны, которые не приветствуют такого разнообразия. Имеется внутри ЕС недопонимание и по другим вопросам: в Польше болезненна тема абортов, которые там запрещены. А ЕС настаивает на их разрешении.
На поверку оказалось, что Евросоюз не такой уж единый организм. Далеко не везде приняли «отмену России» в культурном смысле. И симфонические оркестры, и театры отказываются изымать из репертуара русские произведения. А во Франции вырос спрос на русских писателей.
ЕС – по сути – это та же империя Карла Великого. Сотканная из противоречий, соединяющая огромные территории, на которых люди мало понимают друг друга. А история всех империй примерно одинакова.
Константин Орищенко: Действительно ли история циклична?
Ника Марш: История циклична лишь отчасти – периодически возникают империи, войны, революции. Но в каждом историческом отрезке все равно для этого есть свои причины.
Константин Орищенко: Если да, можно ли (хотя бы гипотетически) предположить, что ждет нас в обозримом будущем?
Ника Марш: Увы, я не футуролог. Но если анализировать происходящее, нас ждут глобальные перемены в мире. Вероятно, с креном в сторону евро-азиатского сообщества. Западный мир показал, что с ним сложно договариваться. Сложно рассчитывать на его незыблемые, казалось бы, ценности. Нас убеждали, что договор – это важно. Что право частной собственности – неприкосновенно. На самом деле все выглядит совсем иначе. Во времена Генриха VIII Тюдора в Англии произошла церковная реформа. Помимо того, что король стал главой церкви, он еще и придумал закрывать монастыри. У монастырей было много золота и земли, и все это поступило в казну. Разумеется, это производилось незаконным путем, но Генриха Восьмого такой тонкий момент нисколько не интересовал. Вот сейчас мне это напомнило ту историю: захотели – забрали. Потому что самим нужнее. И что до этого были дипломатические отношения и четко прописанные договоренности – никого не интересует. С таким ненадежным партнером, как Запад, сейчас сложно вести дела. Это понимают не только у нас, но и в Саудовской Аравии, и в других странах мира. Надежность прежних связей поставлена под сомнение. Значит, связи будут создаваться на других континентах.
Константин Орищенко: О чем история может нас предупреждать?
Ника Марш: О том, что очаровываться – всегда опасно. О том, что любая красивая идея, которую вам приносят на блюде, должна быть тщательно изучена, прежде чем ее принять. О том, что нужно верить своим глазам, изучать, анализировать, искать ответы на вопрос «кому выгодно?», прежде чем на что-то соглашаться. Растерянность и поспешность всегда обходятся дорого. Давайте больше не повторять таких ошибок.
