Александра Кушнира называют музыкальным медиапродюсером № 1 в России. За плечами именитого пиарщика – опыт работы с десятками рок-звезд: от групп «Мумий Тролль» и «Аквариум» до «Земфиры» и «Ночных Снайперов». Его жизнь напоминает кадры из фильма с одним лишь примечанием: все это происходило на самом деле. Знакомство с Борисом Гребенщиковым, Майком Науменко, Сергеем Курёхиным, Виктором Цоем и множеством других великих исполнителей. Этот человек не только наблюдал за тем, как меняется отечественная рок-сцена, но и сам сделал очень многое для музыкального бизнеса.
4 февраля исполняется 15 лет со дня смерти его близкого друга, философа, поэта, издателя и переводчика Ильи Кормильцева. В этом подкасте мы не только поговорим о жизненном и творческом пути Александра, литературных предпочтениях и, конечно же, музыке, но и обсудим вклад человека, благодаря которому тысячи российских читателей имели возможность открывать для себя альтернативных гениев, скрывающихся под знаменитыми обложками издательства «Ультра.Культура»: от Уэлша и Паланика до менее известных авторов.
«Круче, чем в Голливуде» — подкаст об удивительных историях человеческих судеб, которые способны дать фору многомиллионным экранизациям. Ни капли вымысла: только реальные случаи из жизни, рассказанные от первого лица.
С полным выпуском можно ознакомиться на нашем сайте
Константин Орищенко: Вы успели поработать со многими легендарными исполнителями. Расскажите, как вообще попали в музыкальный бизнес и стали заниматься продюсированием групп на столь серьезном уровне? Это все-таки довольно закрытый круг.
Александр Кушнир: Я думаю, во всем виновата магия подпольной рок-прессы и феномен адамова яблока. Всегда тянуло к тому, что запрещено и интересно. И, оказавшись на «советском Вудстоке» – это был легендарный фестиваль в Подольске, где в 1987 году собрались практически все сильнейшие группы под открытым небом: и «ДДТ», и «Калинов Мост», и Nautilus, и «Объект Насмешек», и «Бригада С», и много кто еще – я познакомился с огромным количеством народа. Мероприятие шло три дня. Часть людей была из субкультуры самиздатовских журналов – и я начал туда писать. И в московские журналы, и в региональные. По-моему, буквально через два года начал делать какие-то крупномасштабные акции подпольных рок-групп: фестиваль «Индюшата» 1990 года, всесоюзный фестиваль самиздатовской рок-прессы в Кирове – и дальше пошло-поехало со всеми остановками. И, соответственно, по схеме из грязи в князи: от андеграунда к все более известным группам.
Относительно двадцатки первого эшелона: когда в 1994 году у меня вышла первая книга («Золотое подполье»), мы поехали на Франкфуртскую книжную ярмарку (Frankfurter Buchmesse). И тогда самый топовый московский клуб «Пилот» пригласил сделать презентацию (в 1994-м презентацию в «Пилоте» было делать очень круто). На презентации книги играли «Крематорий» и шикарная команда из Нижнего Новгорода «Хроноп». Я начал думать, кто бы провел пресс-конференцию. 1994 год. Для молодых слушателей и читателей пресс-конференции не было как класса, никто не понимал, что это такое. Я подумал, что лучшее – враг хорошего: провел ее сам – немного нескромно может показаться – по собственной книге «Золотое подполье». А через месяц или два получил приглашение от группы «Воплі Відоплясова», которая тогда была украинской наполовину: кочевали из Парижа в Киев и наоборот. И на том месте, где была гостиница «Россия», провел первую пресс-конференцию – очень удачную – и пошло-поехало.
Константин Орищенко: Получается, если не можешь найти крутого пиарщика, то стоит взять ситуацию в свои руки?
Александр Кушнир: Это если есть предрасположенность, потому что пиарщик должен быть обаятельным раздолбаем с прекрасной разговорной речью, огромным кругозором и – очень важно – легким на знакомства, сомнительные связи. Вот сомнительные связи – про меня, поэтому относительно пиара я был не то чтобы один из пионеров, наверное, первый или один из первых, кто этим занялся как-то системно. И когда в тот момент стартовала передача «Акулы пера», я смотрел на нее с внутренним превосходством, потому что практически у всех, кто сидел в передаче, не было такого жизненного опыта, как у меня. У меня было большое количество пресс-конференций, круглых столов, фестивалей. Мне это все напоминало гомункулы, потому что я больше был в поле.
Константин Орищенко: Опыт у вас действительно колоссальный. Получается, вы общались с десятками, возможно, сотнями легендарных исполнителей. От условного Майка Науменко, с которым ходили по многим тусовкам, квартирникам той золотой эпохи русского рока, до великих фигур по меркам музыкальной индустрии, вплоть до Лу Рида или ребят из Velvet Underground. О них вы тоже вкратце упоминали во время телефонного разговора. Можете рассказать о вашем самом безумном знакомстве? Было ли такое?
Александр Кушнир: Было их очень немало. Из тех, которыми я горжусь, – мое интервью с Курёхиным, которое делалось для книги «100 магнитоальбомов советского рока», наверное, одной из главных моих книг. Он меня интересовал как человек, который принимал активное участие и в записи кучи альбомов «Аквариума», и в группе «Кино», и в дебютном альбоме «Алисы». Конечно, это было ни на что не похожее интервью, потому что, если коротко, я за ним не успевал, ответы опережали вопросы. Это человек с очень необычным складом ума, с «бешено реактивным» мышлением. Когда интервью началось, интуиция меня наглухо подвела – я не думал, что там будет что-то сложное, но… Там схема была такая, что я приезжал в Питер на, допустим, пятницу-субботу-воскресенье, и в это время делал минимум десять-двенадцать интервью – по три-четыре интервью в день, иногда больше. Для меня это было «ну, Курёхин, ну, очередное интервью». И где-то на третьем вопросе я в буквальном смысле вспотел, потому что за ним не успевал. Ни до, ни после такого не было. Он давал полные, серьезные ответы, ни секунды не думал и довольно быстро говорил. Как выяснилось потом, он тренировался в рэп-жанре с оглядкой на Grandmaster Flash, у которого было до ста двадцати слов в минуту. Я помню, что во время интервью судорожно думал, какой задам следующий вопрос, потому что понимал, что через пять секунд ответ закончится. Человек давал полный ответ, там не было стеба, иронии или сарказма, просто все очень быстро и оперативно.
Потом я нашел неочевидный отголосок в одной из моих любимых книг – если будет время, поговорим – Боба Дилана «Хроники», когда он чуть ли не в двадцатилетнем возрасте приехал покорять Нью-Йорк. Не то чтобы он был бомжом, но у него своей квартиры не было, он жил то там, то там – у друзей фолк-сингеров. И он писал про себя в автобиографии, что все очень быстро делал: быстро думал, быстро придумывал песни, быстро записывал, быстро пел. Я подумал: блин, ничего себе. Где Дилан, где Курёхин, но вот похожая ситуация была. Это был колоссально неочевидный прессинг, когда ты просто понимаешь, что если ты думаешь, что чего-то достиг, то ты еще мальчик. И тут я четко понял, что я еще мальчик. Но было интересно. Это была жёсткая «школа жизни», конечно.
Константин Орищенко: Когда в середине десятых Боба Дилана номинировали на Нобелевскую премию по литературе, обрадовались за него?
Александр Кушнир: Дело в том, что я был на одном из двух концертов, которые он за свою жизнь сыграл в России. Один абсолютно провальный не по его вине во время фестиваля молодежи и студентов 1985 года в Лужниках, куда нагнали комсомольцев в серых пиджаках, серых галстуках и с серыми лицами. У него там чуть ли не нервный срыв был, потому что он вообще не понял, что там делает. Среди людей, которые не знали: первое – что такое рок-музыка, второе – английского языка, третье – песен Боба Дилана. На этом концерте я не был в силу возраста, но зато был на его выступлении в Питере. По-моему, это был 2008 год. В зале я видел там Владимира Владимировича (пауза) Познера, Шевчука и так далее. И я понимал, что половина публики – нагнанные солдаты Ленинградского военного гарнизона. И такие люди в этой стране, как Дилан, по крайней мере, в ближайшее время будут иметь локальную известность, потому что это предполагает высокую культурологическую подготовку, свободное знание английского/американского языка.
Я обрадовался, наверное, потребительски, что у издателей появляется повод издать и его книгу «Тарантул», и «Хроники», что они тут же сделали – моментально. Понимали, что пахнет прибылью. Но вообще, конечно, очень жалко те лейблы, обычно это Sony/Columbia, который в России пытался продать его пластинки. Это абсолютное самоубийство. Я даже всерьез подумывал – задолго до Нобелевской премии – сделать какую-то книгу-ликбез про него, потому что даже в моем кругу было огромное количество прекрасных юношей и девушек, мудрых мужчин и женщин, которые про Дилана ничего не знали. Мне кажется, я обладаю даром, значит, поэтому портал Colta несколько глав про Дилана опубликовал. Дышу я к нему неровно.
Константин Орищенко: Боб Дилан – это действительно каноничная фигура и по меркам музыкальной индустрии, и по меркам зарубежной поэзии, потому что все-таки это не только музыкант, но и великий поэт. И я считаю, это здорово, что всемирная общественность смогла узнать о его творчестве.
Александр Кушнир: В каком-то виде, да. Интересна его реакция, что он не приехал на награждение и поставил вместо себя боевую подругу Патти Смит. Она там прочитала какие-то его стихи, что-то спела… Я грешным делом забыл, сейчас вспомнил, что даже в модном месте под названием кинотеатр «Пионер», по-моему, задолго до нобелевской истории сделал выставку о Дилане, которая длилась ровно двадцать четыре часа. И потом все страшно возмущались, но мне казалось, что именно так и должно быть. У меня дома довольно обширная коллекция американских и английских книг, исследований по Бобу Дилану, куча всяких редких пластинок, как виниловых, так и бутлегов – записей несанкционированных артистов. Еще какие-то плакаты андеграундные… В общем, там на выставку легко набралось.
У меня перед глазами стоял человек. Многие впервые услышат эти имя и фамилию – Пол Уильямс. Это американский рок-критик, был одним из двух или трех официальных биографов Дилана, очень много книг про него написал. Мне удалось с ним не просто познакомиться на Франкфуртской международной книжной ярмарке – у нас даже была какая-то коллаборация. И вот после того, как подпольные журналы – целая триада была: «Урлайт» и «Контркультура» – прекратили свое существование, мои друзья стали издавать журнал Pinoller, несколько номеров вышло. Но это вообще был флагман независимой журналистики в девяностые. Сейчас про него уже, думаю, забыли. Но это не так важно. Важно то, что Пол Уильямс по моей просьбе написал нам огромную статью про подпольную прессу. Журнал Rolling Stone называл его лучшим журналистом в мире, тема которого – рок-музыка. Номер один был. У нас была как бы любовная переписка по факсу: 1993-1994 годы – факсы. Это была Калифорния, какая-то небольшая деревенька на берегу океана… Я самое главное про него забыл сказать: за полтора года до Rolling Stone он начал выпускать первый в мире журнал о рок-музыке Crawdaddy. И в третьем или четвертом номере он уже писал про альбом Дилана Blonde on Blonde. Когда Дилан оказался в его городе, он просто позвонил ему в общежитие – Полу Уильямсу в тот момент было шестнадцать-семнадцать лет, он был первокурсником. И они просто встретились. Просто welcome за кулисы! У человека идет всемирный тур, и он встречается с семнадцатилетним пацаном… Это была экзотика.
Где-то в 1993 году мы познакомились и долгое время общались. Он мне высылал эти журналы по почте. И получается, что Дилан – тот цемент, тот раствор, который нас связал между собой.
Константин Орищенко: Раз уж наш подкаст называется «Круче, чем в Голливуде», могли бы вы поделиться какой-то яркой историей из своей жизни, которая могла бы дать фору голливудским экранизациям по своему накалу? Я уверен, таких было большое количество. Какая самая яркая приходит на ум?
Александр Кушнир: Вопрос мертвый, потому что их очень много. Наверное, я бы взял два вектора. Один вектор – какие-то удивительно тяжелые интервью, которые приходилось делать не благодаря, а вопреки. И второй – удивительные пресс-конференции. Начну с них. Наверное, многие помнят Артура Пилявина из группы «Квартал». Он был очень активным человеком и продюсировал кучу молодых групп, одна из которых вроде бы сейчас реанимировалась – «Восьмая Марта». В последний момент мы решили делать пресс-конференцию под презентацию их первого альбома. Это был 2000 или 2001 год, тогда «16 Тонн» был самым модным клубом. Буквально за несколько дней до пресс-конференции в голову пришла идея не показывать девочек, а сделать все силами кукольного театра Образцова. Ни до ни после, ни в России, ни в Голливуде этого никто не делал. Это действительно было завораживающе, пришло много журналистов и на имя Артура, и на группу «Восьмая Марта», и на меня; думали, сейчас выйдут девочки московские, панк-рочок слабают. И каково же их удивление, когда они видят сцену кукольного театра. В составе группы три девушки было, значит, три куклы-девушки: выбрали самых чудовищных, самых урбанизированных. Когда обсуждали, какая кукла будет олицетворять меня, я сказал: «Ну, найдите что-то наиболее страшненькое», – потому что нужно показать, что, с одной стороны, журналист – самый настоящий дикобраз. С другой – в нем есть что-то обаятельное и кайфовое. Вот. Я помню, что сцена была поставлена. Это был фри-джаз, который так любит Курёхин, то есть все делалось в последнюю секунду и на энергии отчаяния. Порепетировать мы не успели.
Значит, как это выглядит: за сценой сидит профессиональный артист, который дергает за ниточки кукол, и тоже сидит на корточках девочка из группы «Восьмая Марта». И то же самое со мной, ведущим. Кроме фразы «привет, журналисты, сколько сегодня вас собралось», дальше ничего не было. На энергии отчаяния получилось ужасно весело. Было понятно, с чего начинать и чем заканчивать. У группы был оригинальный репертуар, кавер на песню «Аквариума» «212-85-06». И вот под нее куклы танцевали. Почему я сейчас вспомнил про это. Я вдруг понял, какой кайф работать в кукольном театре, потому что у кукол совершенно сумасшедшая, непривычная для мирского жителя степень свободы – внутренней и внешней. Когда кто-то из журналистов узнал голос… То есть сидит много журналистов, никто не понимает, что происходит. Люди, которые сидят за сценой, не понимают, что происходит, потому что сюжета нет, все идет на импровизацию. Журналисты вообще не ожидали кукольной пресс-конференции. И кто-то даже из «Акул пера» условных сказал: «Ой, я узнал по голосу, это Кушнир, Кушнир!» И поскольку у кукол совершенное отсутствие тормозов, кукла-дикобраз, то есть я, сказала залу с безупречной дикцией: «Заткнись, сука! С тобой говорит лейтенант Жеглов!» Или капитан Жеглов, что-то такое. И эта вот нотка была поймана девушками-музыкантами, и там начался совершенный Never Mind the Bollocks, Here’s the Sex Pistols. Это одна пресс-конференция, которая была очень необычной. Концовка грустная: мы так увлеклись креативом, что выхлоп публикаций был крайне низкий. Все мысли и все время были направлены на то, чтобы это срослось. Просто немножко не хватило энергии для продакшна.
Когда великий московский фотограф Игорь Верещагин мне в прошлом году нашел фотки с этой пресс-конференции, я обомлел. Мне казалось, что я буду рассказывать кому-то, ну, и это будет непонятно о чем: видео нет, фото нет. Но это было. И это было эпатажно.
Я упомянул про пресс-конференцию в бывшей гостинице «Россия». Я не буду сравнивать с Голливудом, поскольку жанр пресс-конференций был вообще чем-то запредельно таинственным. Я помню, что эти первые пресс-конференции были очень смешные, потому что фотографы, вместо того чтобы фотографировать, задавали вопросы. Ну, два года назад еще СССР был, это переключение очень тяжелое. И журналисты фотографировали, а фотографы спрашивали. А у меня самая большая проблема была в том, чтобы убедить тупые лейблы, что надо принести хотя бы полсотни пластинок. Они просто в обморок падали – как это подарить? То есть слова «промо», слова «маркетинг» – этого ничего не было? Как необъезженного коня объезжать.
Ну, и еще как такую попсовую конфетку. Пресс-конференция с Пугачевой. Это был период совместных сьемок с группой «Танцы Минус», которая в тот момент была очень модной и актуальной. Пугачева пригласила вокалиста сняться в своем клипе. Как ответный жест, тайно приехала на презентацию и пресс-конференцию нового альбома «Танцы Минус» в «16 Тонн». Мы ее посадили в пустую гримерку, оставили монитор, чтобы она слышала, о чем речь. То есть от журналистов ее отделяла дверь. И вот насколько импровизация могла получиться феерической, настолько она и получилась. Ну, мы начали пресс-конференцию как всегда с прибамбасами. Сидят журналисты в клубе «16 Тонн», и тут вдруг с грохотом падает железный занавес, который перекрывает им выход из клуба. Это расстояние между стойкой бара и стеной. Мы говорим: «Да, сегодня вам легко не будет, остается вам посочувствовать». Ну, такой стиль группы был, такая эстетика – немножко провокационная. И где-то третий-четвертый вопрос, который задавали журналисты Славе Петкуну, вокалисту группы, был такой: «Как вас угораздило сняться в клипе с Пугачевой?» То есть встала какая-то девочка с зелеными волосами, такая припанкованная, и спросила. Я как модератор говорю: «Вопрос не по адресу. Чего вы у нас спрашиваете?» Она, войдя в образ, уточняет: «А у кого мне спрашивать?» Начинается перепалка – ровно то, что нужно. Я говорю: «Ну, надо у Пугачевой спрашивать». Она говорит: «Я бы спросила, но где ее найти». Я говорю: «Ну, вы позовите». Она, совершенно офигевшая, говорит: «Вы что, издеваетесь надо мной?» Я говорю: «Ну, попытка не пытка». Она говорит: «Алла Борисовна, у меня к вам вопрос». Значит, слышно, как мухи целуются. Со скрипом открывается дверь, из гримерки выходит Алла Борисовна. Все сознание потеряли.
И был такой интересный момент, когда журналисты очень хотели сделать кадр, чтобы Пугачева и Петкун вместе сидели. Я понимал, что этот кадр значит. Моя задача – чтобы этого кадра ни в коем случае не было, поэтому Слава сидел с правой части группы, Алла Борисовна – с левой. Между ними было пять мужиков, включая меня. И я запомнил, как фотографы изгибались в поисках ракурса. Ну не получится у вас, ребята, можете хоть лечь, хоть прыгать. Алла Борисовна посидела какое-то время, ответила на вопросы, поблагодарила всех. У нее в тот момент офис находился в «Балчуг Кемпински», это довольно близко от «16 Тонн». Со служебным входом – как неожиданно появилась, так и неожиданно исчезла. Явление Христа народу было отработано по полной.
Думаю, таких историй где-нибудь полтысячи. Это первое, что в голову пришло.
Константин Орищенко: Вам-то тогда довелось пообщаться с Аллой Борисовной?
Александр Кушнир: Прекрасная Алла Борисовна, живой человек.
Константин Орищенко: Или, может быть, вы общались с ней ранее?
Александр Кушнир: Я сейчас говорю про события примерно 2002 года. По сути, двадцать лет прошло. Ощущение неподдельности и естественности. Помню, что рассказывала, как тяжело было, как не принимали, какие были первые рецензии на концерты, на пластинки, на фестиваль «Сопот». Мне понравилось, что человек не надувал щеки, а пытался малой группе что-то рассказать. Что будет тяжело, что никому вы не нужны, что нужно работать и верить в себя. Это все были другие слова, но смысл был такой – очень человечно.
Константин Орищенко: 4 февраля исполнится ровно пятнадцать лет со дня смерти Ильи Кормильцева, вашего близкого друга, поэта, автора песен группы Nautilus Pompilius и главного редактора издательства «Ультра.Культура». Того самого, благодаря которому тысячи российских читателей могли наслаждаться легендарными книгами в оранжевых обложках. От Чака Паланика до Ирвина Уэлша, а также менее известных писателей, которые стали известны широкой аудитории именно благодаря Илье. Можете рассказать, каким вам запомнился этот человек и что вообще нужно знать про какие-то основные вехи его биографии нашим читателям, слушателям? Все-таки вы вели множество мероприятий, посвященных памяти Ильи, у вас даже есть его биография. Это такая значимая тема, которую очень важно услышать от вас.
Александр Кушнир: Какие-то книги, которые у меня вышли за последние двадцать-двадцать пять лет, их днем с огнем не сыскать. Мы упоминали несколько раз Сережу Курёхина и книгу «Безумная механика русского рока» – это страшный раритет. Она иногда попадается на каких-то букинистических сайтах, порталах или пабликах, стоит каких-то совершенно космических денег. Издательство «Рипол классик» сделало дополнительный тираж. Я уверен, что-то можно найти.
Книгу, которую я написал несколько лет назад, «Кормильцев. Космос как воспоминание». Нет такой ситуации за пятнадцать-шестнадцать-семнадцать лет нашего общения, которую я бы там не отразил. Это довольно объемная книга. Если человек вдруг по такому удивительному поводу, как пятнадцать лет со смерти, решит заняться изучением биографии Кормильцева, у меня возникнет вопрос: а что ты делал раньше, дорогой друг и товарищ? Но почему бы и нет. В книге предельно подробно все описано.
Из ярких моментов, наверное, сам факт нашего знакомства, когда он просто взял, позвонил и сказал: «Хочу познакомиться, мне нравится, как ты работаешь». И выяснилось, что мы недалеко друг от друга живем, на следующий день пришел в гости. Тема встречи была – абсолютно без пафоса – написание истории группы Nautilus Pompilius. Тут как раз все было понятно, это был 1995 год, вот до этого вышел альбом «Титаник», буквально за несколько дней до знакомства. Вышли «Крылья». И Кормильцев был человеком, который обожал любые новые технологии, новшества, инновации. Он захотел делать CD-ROM со всякими сложными движками, в котором в одной из комнат внутри CD-ROMа была бы история группы. Я его интересовал как автор. Интернет приходил в жизнь не только рок-музыкантов, а, так, глобально. Несколькими годами позже все слова, которые он произносил, для меня звучали так, как будто мы на разных языках говорим. Там, сайты, порталы, какие-то pdf-файлы, что-то еще.
Я писал про это знакомство, оно ужасно смешное было. Он пришел ко мне домой, сел на стол. Я сидел на стуле, то есть он как бы сверху вниз общался. Но я в тот момент как раз писал «100 магнитоальбомов советского рока», поэтому при всей любви к группе Nautilus Pompilius мне было не до этого. Я сказал: «Слушай, давай мы прямо сегодня сделаем интервью». У меня планировались войти в книгу альбом «Разлука», альбом «Невидимка». Для меня эта ситуация была исключительной на уровне трех интервью, или интервью о трех альбомах. Мне все было понятно. Но я сделал одну ошибку. Когда Илья все рассказал, я говорю: «Да, это вообще все дико интересно и дико понятно»… Но еще не было никакой «Ультра.Культуры», еще не было распада «Наутилуса», то есть это просто был поэт, который написал тексты к «Разлуке», «Невидимке», «Князю тишины», «Родившемуся в эту ночь», «Чужой земле», «Титанику», «Крыльям». Думаю: «Сильный поэт!» – поэтому я сказал: «Слушай, у меня тут свой проект, свой CD-ROM, все это дико интересно, может быть, спустя какое-то время, но сейчас точно нет». И черт меня дернул сказать фразу «ни за какие деньги». Он так очень по-доброму улыбнулся, назвал сумму, и я без паузы сказал: «Я согласен».
Люди закомплексованные в таких вещах никогда не признаются, но нам же важно портрет человека получить. Он абсолютно системно мыслил: был проект, был в голове бюджет. Возможно, моя фраза спровоцировала его эту цифру изменить. Я не знаю, это уже не проверишь. О боги! Как странно, это стало началом знакомства, а потом дружбы. На следующий день уже я сидел у него дома и… Я сошел с ума. Я забыл еще один важный четвертый альбом, это группа, в которой Кормильцев раскрылся как поэт, группа «Урфин Джюс». Четыре позиции было в свердловской группе «Урфин Джюс». И мы начали с того, что он не стал торговаться и на следующий день по всем этим позициям дал интервью. Очень долго мы сидели у него дома. Ну, все. Дальше начали общаться, дружить. Жили мы недалеко друг от друга, я бы сказал так: с разных сторон Даниловского рынка. Он легкий на подъем, я легкий на подъем. Выражения дружбы были разные, но в основном окололитературные, если не считать приходы на дни рождения друг к другу.
И в тот момент выходило цветное приложение, выходило по пятницам, это было очень круто для 1995-1996 годов. Называлось «Неделя». И у меня в журнале «Известия» был разворот, назывался «Обзор компакт-дисков». И опять-таки я скажу словосочетание «Акулы пера». У «Акул пера» проигрывателей для компактов было восемь процентов, то есть они еще на кассетах слушали это все. То есть это были новые технологии – компакт-диски. Я пригласил Илью выступать как автор. Колонка выходила раз в неделю, то есть один раз в неделю надо было обозревать пятнадцать-двадцать новых пластинок, это было довольно много. Он выбирал именно те позиции, которые ему были близки, он часто мотался в Англию, тогда был восход брит-рока, брит-попа.
Я так догадываюсь, ты будешь меня спрашивать про Кормильцева-переводчика, вот, я запомнил случай. То, что ты сказал про книги в оранжевых обложках, – это ни в коем случае не «Ультра.Культура», это издательство «Альтернатива». Это то, что предшествовало «Ультра.Культуре», у нее уже другие обложки были. Значит, он попросил меня… Да, интернет был, но интернета не было. Рецензии он привозил на дискетах. На дискете просто могла быть одна рецензия. И была рецензия на один из альбомов группы Blur…
Константин Орищенко: Тоже брит-поп как раз.
Александр Кушнир: Да, брит-поп. Какая-то блестящая рецензия… Ну, у него все блестящие рецензии были. Культурологические, драйвовые. И был момент, который врезался мне в память. Значит, он по ходу описания альбома доходит до композиции под названием Essex Dogs. Essex – пригород, dogs – понятно. И он переводит это словосочетание как «шавки из Капотни». И просто я понял, что это вообще другой уровень. Его рецензии… Разворот, на развороте, скажем, восемь-девять рецензий с одной стороны, восемь-девять – с другой. Писало порядка семи-восьми авторов. Ну, я тоже писал. И всегда его рецензии ставил первыми, потому что это были просто бурлеск, феерия, фиеста. Вот этим коротким эпизодом про него как про переводчика можно все сказать.
Константин Орищенко: Были ли какие-то художественные произведения, которые переводил Илья, запомнившиеся вам больше всего? Наверняка многие из них пересекались с вашими литературными вкусами. О них мы поговорим чуточку позже. Но это мое предположение, потому что там было и творчество тех же представителей бит-поколения…
Александр Кушнир: Я глубоко изучал историю его опального, абсолютно задушенного властями издательства «Культура». Для тех, кто не знает, две или три книжки были запрещены. Что такое запрещены? В момент, когда тиражи были напечатаны, приходили «маски-шоу», клали всех сотрудников лицом в пол, вывозили весь тираж, который либо резали, либо сжигали. На дворе был 2005 или 2006 год. У меня пара таких книжек сохранилась, они достаточно безобидные, то есть их в природе не существует, потому что одна из них называется «Культура времен апокалипсиса», вторая – «Клубная культура». Ну, кто-то, видимо, набирал политические баллы в борьбе с «Ультра.Культурой». Из того, что впечатлило меня, он мне подарил автобиографию Майлза Дэвиса. Конечно, там очень много специфического сленга и джазового сленга, но она очень легко читалась. Все задом наперед получилось: вначале я получил книгу, потом прочитал, а потом только стал покупать винил и прессу Майлза Дэвиса. Книжка подтолкнула меня к увлечению би-бопом и ранним джазом. Это был его перевод, мне очень нравилось, как он редактировал авторов своих, которые выступали в роли переводчиков. Это был такой литературный свет Свердловска. В частности, автор по фамилии Матвеев, к сожалению, он умер, был таким энтузиастом русского рока и свердловского рок-клуба. И при этом блестящим журналистом. Наверное, автор самого первого и самого объемного самиздатовского интервью с Гребенщиковым в январе 1985 года. Он приехал к Гребенщикову и два или три дня просто сидел у него на кухне в Питере и брал интервью. Потом оно в машинописи вышло. Собственно, Матвеев на основе переводов сделал, наверное, первую серьезную книгу в русской современной литературе про Моррисона, называлась «Последний проклятый поэт». Конечно, вот это очень впечатлило. Хороший язык был. Это заслуга как Матвеева, так и Ильи как редактора. Ну, и наконец очень симпатичный двухтомничек поэзии Ника Кейва. Но там была коллективная работа, там есть много переводов Ильи, некоторые были его коллег и партнеров.
Когда я начал писать про него книгу, со всех сторон изучал этот вопрос. Мне все присылали – не всегда дешево – эти либо уничтоженные книги, либо запрещенные. И довольно много у меня их осталось, я их храню бережно. Наверное, из того, что тебя интересует: они не стартовали почти с двух книг одновременно, как «Ультра.Культура» издала сидящего в тюрьме Лимонова, то есть сразу провокация, да? И на задней стороне обложки фотография, где он за решеткой. А вторая книга была, в общем-то, антология бит-поэзии, там весь топ-10 был. Мне понравилось у Ильи, что он мог, допустим, один стих дать в двух или трех переводах, потому что они сильно отличались друг от друга. Это страшный раритет, вышла примерно в начале двухтысячных. Где-то я ее нашел, в каком-то городе за сумасшедшие деньги. Храню.
Константин Орищенко: Причем, как понимаю, Илья очень любил переводить именно сборники известных поэтов, их биографические и автобиографические работы. Каких только книг не было…
Александр Кушнир: Он часто ездил в Европу: Франкфурт, Париж и Лондон на книжные выставки. Очень тонко чувствовал рынок. Это был первый человек, который мне стал рассказывать про киберпанк. Когда он понимал, что вот эта книга пробьет брешь незнания и непонимания у русского читателя, выкупал на любых условиях авторские права и вкладывал душу в переводы.
Константин Орищенко: Вот уже сейчас по прошествии времени можете ли вы как человек, который связал свою жизнь с журналистикой, с пиаром; как человек, которого называют музыкальным пиарщиком номер один в России, порассуждать, почему издательство «Ультра.Культура» так ярко стартовало во времена, когда интернет, по сути, находился на заре своего становления? Тогда не было ни соцсетей, ни всех этих вирусных видеорепостов и прочих возможностей социальных медиа.
Александр Кушнир: В книге подробно это описано. Я думаю, что прямо вот так, со стопроцентной точностью, никто не скажет, но мысли у меня есть. Прямо с первых книг их репутация была овеяна кайфовой подпольной славой. Тиражи небольшие, у истоков стоит великий Кормильцев, все это ужасно интересно. Сегодня-завтра все это прикроют, поэтому все старались всеми правдами и неправдами где-то эти книги найти. Тогда же нельзя было зайти в социальные сети и понять, где эта книга продается, поэтому были такие очаги культуры, как книжный магазин «Фаланстер», который до сих пор жив. Рядом с Пушкинской площадью. И прямо наперед интересовались, что и когда выйдет. Не покупали, а оставляли заказы. Это обаяние подпольной славы – первое. Второе: Кормильцев был мастером всевозможных перформансов, про один из них крайне подробно описано в книге «Кормильцев. Космос как воспоминание». Когда чиновники испугались давать аренду издательству «Ультра.Культура» на Московской международной книжной выставке-ярмарке, они понимали, что им надо участвовать. Ярмарка тогда переживала свой расцвет, и вообще книжное производство. Это ориентировочно 2005 год. Она находилась сразу в двух корпусах, один напротив другого. И надо было быть Кормильцевым, чтобы не отчаяться. Их фактически не пускают. Под предлогом «ой, извините, все места куплены». Так себе предлог. Не говорят, что вы такие Че Гевары уральские, а… И тут у него взгляд падает на огромный самолет, который стоит между этими корпусами, находит хозяина, понимает, что аренда на неделю, пока проходит выставка, стоит копейки – дешевле, чем стенд. Соответственно, они два года подряд делают выставку в самолете – с привлечением Лимонова, с привлечением своих авторов, кучи телевидения. Организаторы книжной выставки конкретно офигевали, потому что все эти камеры шли снимать самолет, а не книжную выставку. И таких примеров очень много.
Например, уральская, свердловская, презентация книг «Ультра.Культуры». Это была маевка у стен Уральского государственного университета, просто с красными флагами. И вот такая подпольная слава делала свое дело. Это был тот запретный плод, который сладок. Они играли в одну и ту же игру под названием «книжная индустрия», но совершенно по другим правилам, которые они сами придумали. И очень долго эти правила давали вау-эффект.
Константин Орищенко: Илья Кормильцев как поэт. Если проводить параллели с другими известными коллегами по цеху того времени, с тем же Александром Башлачёвым, оставившим след и в истории русской поэзии, и в истории русского рока, или, например, с Борисом Рыжим. Всё-таки в чём принципиальные отличия?
Александр Кушнир: Я никогда не позиционировал себя как эксперта по поэзии, могу только сказать, что были лабораторные методы Ильи скорее схожи с Гребенщиковым и Майком Науменко, чем с Башлачёвым и Рыжим. А именно: блестяще владея пятнадцатью языками, то есть он был полиглотом, он очень глубоко разбирался в английской рок-лирике, но не более привычной для Питера, там, тот же Дилан, тот же Боуи. Он торчал на Питере Синфилде – King Crimson – и на каких-то еще вычурных поэтах симфа, рока и прог-рока. И на основе этих переводов он начал носить внутри очень сильную авторскую ноту. Человек закончил политех, химфак. Если тот же Башлачёв был гуманитарием, то Илья был самоучкой чистой воды, который просто начинал с переводов. И часть текстов «Урфина Джюса» – конечно, авторизованные переводы. Потом в нем все больше и больше раскрывался дар утонченного восприятия действительности. И та папка машинописных листиков, которую он вручил Менскому и Бутусову, уже была от поэта с оригинальным мышлением.
Константин Орищенко: Можете рассказать о своих литературных вкусах и порекомендовать нашим слушателям и читателям книги, которые повлияли на вас как на личность, как на пиарщика, музыкального журналиста. Я думаю, здесь можно разделить на две категории…
Александр Кушнир: Их очень много. С одной стороны, есть две книги с большим отрывом, которые, как бы сказали музыканты, возглавляют мой плейлист. Это биография Патти Смит «Просто дети», она имела в России уже несколько переизданий.
Это книга, которую я читал много раз, и каждый раз я нахожу места, которые раньше не видел. Это упомянутый мною Боб Дилан, «Хроники». Очень важно сказать, что в издании присутствует том первый: там была такая история, что вроде бы издательство купило у него авторские права на три тома, но он издал только один и забил. Как там дальше они между собой разбирались, мне сказать сложно. Это очень, очень, очень глубокая книга. Дилан до книги и после книги очень закрытый, а здесь много откровений, можно понять основы его творческой кухни. Для людей, которые либо сами выходят на сцену, либо меломаны, поклонники поэзии Дилана, эта книга – must have. На третьем месте… Третье место делится, сразу скажу, между двумя книгами русских авторов. Одного зовут Василий Соловьёв-Спасский, он сын чемпиона мира по шахматам, Бориса Спасского. Книга называется «Всадники без головы». Ее найти сложно, но можно, она давно вышла. Это очень сильная книга, поскольку дико талантливый автор сам по себе. И жалко, что наиболее сильные его вещи остались существовать в самиздате. В частности, когда мы пытались сделать первые русские рок-журналы по аналогу английского журнала Q («Кью»), я помню, что в макете была статья Соловьёва про питерскую тему 1996 года. Это и Курёхин, и Гребенщиков, и Шевчук. И блестящий его материал про группу «Ноль» в то время, когда Фёдор уже сидел в тюрьме за известные события. Вот. Но, к сожалению, они только в самиздате остались. То есть у одного из самых ярких авторов самые яркие статьи не опубликованы. Из свежего я большой поклонник книги Максима Семеляка «Значит, ураган» про Егора Летова. Сравнительно недавно вышла. Как я понимаю, Макс зрел очень долго, чтобы ее написать, и в итоге надо было, чтобы произошли некоторые события: умер сам Летов, распалась «Гражданская оборона», прошли годы. Книга, конечно, очень сильная.
Если, допустим, рекомендовать читателям что-то из тех десяти достаточно значимых книг, которые я написал, я бы все-таки рискнул и сказал, что это «Безумная механика русского рока» про Курёхина, потому что в ней квинтэссенция всего того безумия, которое творилось на ленинградской подпольной сцене в 1970-80-х и начале 1990-x. Начиная с выступлений на танцах непонятно где за городом и заканчивая скандальным участием в акциях национал-большевистской партии. И это все в одной книге. Курёхин умер в сорок два года, но такое ощущение, что он прожил несколько жизней. Пять лет я эту книгу писал. Путем сотен интервью как-то удалось смикшировать.
Константин Орищенко: Ваша книга «100 магнитоальбомов советского рока» начинается с размышлений о том, как же прекрасно было когда-то сидеть на кухне, слушать подпольные эфиры Иосифа Бродского, что в этом были искренность и душевность, которых в то время не хватало. Вот, странно, что я не услышал сейчас от вас про Бродского, ведь у нас фоном разговор идет также про поэзию. Или все-таки это была больше история про соприкосновение с запрещенной культурой, и Бродский выступал как…
Александр Кушнир: Символ.
Константин Орищенко: Да.
Александр Кушнир: Значит, действительно. Я так немножко подзабыл… Ты сейчас приписал мне слова не мои, хотя из моей книги. История начиналась с того, что в какой-то момент идеолог группы «Аквариум» попросил меня написать развернутые тексты для двадцати золотых альбомов группы, которые издавал лейбл «Союз». Начиная с синего альбома «Треугольник» и «Радио Африка», заканчивая последними альбомами. Я планировал, что тексты выйдут как буклеты, – они и вышли. И поскольку общались мы много и часто с Борисом Борисовичем, я попросил его (тогда «100 магнитоальбомов советского рока» была готова) ответить на какие-то глобальные двадцать-тридцать вопросов по всей этой магнитофонной культуре. И во время интервью не понимал: либо этим красиво закончить, либо этим красиво начать. Я помню, что интервью происходило в разгар фестиваля «Максидром», который тогда был основным и проходил в Олимпийском – соответственно, тоже тогда не снесли еще. Он дал просто великолепное интервью у гримерки, еле-еле я его, как сказать, подштриховал, косметику литературную минимальную сделал. И, собственно, «100 магнитоальбомов» начинаются с монолога Гребенщикова про особенности подпольной субкультуры: литературной, музыкальной, какой угодно, хоть диссидентской. В частности, там есть фраза о том, что Бродский – это настоящее, что Майлз Дэвис – это настоящее, что Джимми Хендрикс – это настоящее. Китайские ларьки с самопальной продукцией, которые в любую эпоху имели любой внешний вид, всегда остаются китайскими ларьками. И книга «100 магнитоальбомов», которая в прошлом году была переиздана, в первый раз она вышла в 1999 году, получается, спустя двадцать лет она была переиздана, именно с таких слов Гребенщикова она и начинается. Чудесно, что он специально для книги нашел время, желание, энергию и обобщил всю эту субкультуру.
Константин Орищенко: Андеграунд советской музыки и тот музыкальный андеграунд, который существует сейчас. Насколько они разные? Я вот, например, заметил такую тенденцию, что даже в текстах многих рэп-исполнителей очень много присутствует отсылок именно к рок-культуре девяностых. Во-первых, потому что это полноценный культурный феномен, а во-вторых, потому что все-таки тексты этих исполнителей стали нечто большим, чем просто музыка. Например, даже в последнем альбоме Оксимирона есть отсылка к Курёхину.
Александр Кушнир: Две мысли на тему твоего вопроса. Сейчас в Москве с большим успехом идет выставка «Последний герой» в Манеже, посвященная Цою. И вчера было такое закрытое открытие. Для прессы. Это тема для отдельного разговора – эта выставка, поскольку она сделана по самым крутым международным стандартам. Например, так делали пару лет назад выставки про Дэвида Боуи в Лондоне и так далее. Вернувшись ночью, накануне сегодняшнего интервью, я переслушал под настроение «Черный альбом» и «Группу крови» и абсолютно забыл – и то, и другое несколько лет уже не слушал, – что, допустим, у того же Цоя уж никак не андеграунд. В песне «Бошетунмай» идет такая рэп-читка, хотя сама песня регги. Перечисляются слова, слова, слова, слова, слова, а потом идет однокомнатная квартира, двухкомнатная, что-то там «первый и последний не предлагать, рядом с метро, центр». Вася Шумов, группа «Центр» была одна из первых групп, которая попыталась какой-то прообраз рэпа делать в своих первых альбомах. И Цой как тонкий художник в топовом альбоме на довольно рискованном регги – ну, где группа «Кино», а где регги, вообще не пересекается – все-таки вставил связь культур. Вопрос все-таки про связь культур. Разница очень простая: у андеграунда восьмидесятых годов не было выбора, это была единственная форма существования. Либо ты здесь, либо ты в среде композиторов пишешь говно и поешь говно. Любой честный и талантливый художник автоматически оказывался в андеграунде. Было очень много оригинального материала, ни на что не похожего. Интернет сделал возможным быть в курсе нового альбома U2 за месяц до релиза или за неделю до релиза. И это очень сильно размывает мозги музыкантам. Или тем, которые хотят три варианта:
1) как группа U2;
2) лучше, чем группа U2;
3) как мне попасть в ротацию «Наше радио».
И это очень уводит в сторону, очень размывает смысл. Или не на «Наше радио», а на «Дикую мяту» или фестиваль «Боль». Мне кажется, что андеграунд был более бескомпромиссным и более самобытным. Андеграунд и инди-сцена последних десяти лет иногда вполне себе по-европейски конвертируемая. То есть разрыв между странами уже не такой глобальный. И звучок стал лучше, и идейки модные. Сейчас возникает выбор: могу в таком стиле попробовать, могу в таком. Есть интернет и социальные сети с их огромным количеством возможностей. Сейчас стало больше маркетинговых технологий, очень у многих мысли идут в эту сторону, а не как записать очередное «Радио Африка», или «Уездный город N», или «Начальник Камчатки», или «Крик цикад». Вот такое у меня ощущение.
Константин Орищенко: Можете представить, чтобы яркий представитель советского андеграунда сейчас мог записать совместную композицию с героем нынешнего поколения?
Александр Кушнир: Есть примеры живые. Группа «Аквариум» и Гребенщиков периодически балуются такими фитами. Все это можно найти в интернете. Я помню, что журнал «Афиша», когда он еще существовал, воспевал с нечеловеческой силой питерскую группу Padla Bear Outfit, с ними были у Гребенщикова дуэты, еще с какими-то молодыми ребятами. То есть это вполне нормально. Возможно, Макаревич менее подвижный, Мамонов просто уже не сможет, тем не менее иногда это случается. Это то, о чем многие мечтают – о связи поколений. Это пока не правило, но и не закрытая тема.
Константин Орищенко: Вы могли бы представить, чтобы условный Курёхин записал фит с Пашей Техником? Или это слишком сослагательное наклонение?
Александр Кушнир: Курёхин вообще был человеком без тормозов. Никаких границ не существовало ни в чем. Поскольку этот вопрос впервые звучит, я думаю, что творчество с Пашей Техником для него было бы мелко. То есть ответ: смог бы, но начал бы он с другого. Он бы взял что-то, что шокирует. У него бы пела Бузова, на месте Гаркуши была бы Волочкова. Он бы брал фигуры наиболее противоречивые, которые у людей вызывали бы недоумение, даже ярость: как это ты, Сергей Курёхин, который записывал фри-джазовые альбомы, что ты нашел общего с этой поп-культурой? В книге написано, что он прилагал максимум усилий, чтобы убедить Аллу Борисовну Пугачеву сидеть на сцене во время концерта «Поп-механики» и вязать. Не очень удачно, но, с другой стороны, Хиль у него пел, Скляр у него пел. Любые поп-символы он бы обязательно задействовал.
Константин Орищенко: С группой «25/17» вы могли бы представить? Которая, кстати, записала большое количество совместных композиций с легендами русского рока.
Александр Кушнир: Думаю, да. Но если мы говорим про конкретного человека, про Курёхина, он бы брал самых противоречивых, самых неожиданных. Например, попытался бы уговорить какого-то скандального политика из Думы прочитать стихотворение.
Константин Орищенко: И два последних вопроса. Самое яркое воспоминание, которое связано у вас с Виктором Цоем?
Александр Кушнир: Наверное, их два. Был концерт в Доме культуры МАИ. Я не знаю, по какой причине, но Цой выступал без группы. До смерти еще было года два. По-моему, это был 1988 год. Но уже было какое-то ощущение застылости и обреченности. То есть глазки не горели. Чуть ли не единственная фраза, которую он произнес ближе к концу концерта – в моих воспоминаниях этого нет, то есть это эксклюзив: «Ну что, старенькое поиграть или что-нибудь из нового?» Абсолютно неэмоционально, как-то пластмассово. Ну, все, как дураки, стали орать: «Старенькое!» Он вздохнул и начал петь «Когда-то ты был битником» и «Восьмиклассницу». Вроде бы реплика, но она о многом говорит. Типа он тусует, только что с фестиваля «Сандэнс», у него возможный тур в Японию, он кинозвезда. И поет эту песню 1982 года.
И, наверное, можно в интернете прочитать, как красиво выключили рубильник с током на концерте группы «Кино» хедлайнеры фестиваля памяти Саши Башлачёва в Лужниках в ноябре 1988 года. Осталось видео, как он практически в отключенный микрофон говорит, что группа играть не может. По-прежнему группа «Кино» для меня большое недоумение, потому что я был на концертах стадионных у группы «Кино», которую разогревала «Петля Нестерова» – одни из героев книги «100 магнитоальбомов». Группа, которая играла на разогреве, впечатлила меня гораздо больше, с одной стороны. С другой стороны, я воспитан на культуре магнитофонных обложек, которые делали Андрей Усов и другие фотографы для «Аквариума». Я задумался, вот группа «Кино» чуть ли не номер один для многих, но возьмем такой критерий, как обложки. Обложки магнитофонных альбомов – там провалено все. Назовите мне обложку группы «Кино», которая запомнилась. «45» – нет канонической обложки, «Начальник Камчатки» – нет канонической обложки, «Это не любовь» – нет канонической обложки. Но это же визитная карточка. Вообще анекдот: обложка «Группы крови», где Кирсанов сыграл в ноль «Доктора Мабузе». Просто обложка «Группы крови» – плагиат. Что-то еще из поздних альбомов тоже… Ну, как это? У группы полностью провалены обложки. О чем-то это говорит, наверное. Но стране нужен был герой, она его получила. А про музыку – не ко мне.
У Пола Маккартни была такая песня «Последние слова Пикассо». И в качестве финала, пользуясь случаем, независимо от того, что «Космос как воспоминание» про Кормильцева и «Безумная механика русского рока» про Курёхина, «Бегство из зоопарка» про Майка Науменко, недавно переизданное «Золотое подполье» про прессу – книги, которые достать сложно, но можно. Читайте их, там много интересного.
