Ворвавшийся в литературный поток Кирилл Рябов берёт всё новые высоты. С романами, вышедшими в серии «Книжной полки Вадима Левенталя», петербуржский автор завоевал признание читающей публики. А в 2020 году стал финалистом премии «Национальный бестселлер».
Книги Рябова с необыкновенной точностью попали в сердце русского читателя. Романы «777», «Никто не вернётся», «Пёс» затягивают в мир русской хтони и безнадёжности, в которой всё же есть проблеск света. Того, что живёт в каждом из нас.
«Здание имело затрапезный вид, фасад по-прежнему осыпался, а решётки на окнах первого этажа покрылись ржавчиной. Одно слово — упадок. Но мне это подходило».
Поэтика Рябова соотносится с мрачной образностью, абсурдизмом Камю и Хармса. Число 777 — символ удачи, выигрыша в два миллиона, который вряд ли упадёт кому-то с небес на голову.
Только если это не герой Рябова — безнадёжный человек, которому автор всё же дарит надежду в виде денег, случайно вывалившихся из банкомата. Любой мечтал бы о таком: «В одну секунду я перемахнул несколько ступеней социальной лестницы». Но проблема в том, как герой этой божьей милостыней воспользуется…
«Иногда по ночам я молился, пытаясь одновременно представить, как в этот момент выглядит Бог, слушающий мой нытьё. «Господи, сделай что-нибудь для меня, совсем чуть-чуть, я не прошу много, хотя бы плюнь в меня своей божественной слюной, дай мне шанс…«»
Сжигатель трупов
Мафия, проститутки, шальные деньги. Рябов, начинавший свой путь под псевдонимом «Сжигатель трупов», рисует довольно упаднические картины русской жизни. В «Чуме» Камю охваченные эпидемией люди живут одним днём. Так и в книгах Рябова: герои не знают, что их ждёт завтра. А если и догадываются, то желают всем сердцем, чтобы это «завтра» не наступило.
[Чума у Камю — как болезнь, так и аллегория. Непреодолимое желание человека заиметь состояние — тоже болезнь. Если задуматься, это ещё и абсурд — поклонение листам бумаги, которыми герой в какой-то момент даже подтирается.
«Абсурдность становится болезненной страстью с того момента, как осознается» [Камю, 1990].
Одной из составляющих поэтики Камю является тема самоубийства.
«Решать, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии» [Камю, 1990].
Хлебников, как и многие, не знает, что делать со своей жизнью. Герой находится на распутье, но Рябов обыгрывает этот мотив ещё и в юмористическом ключе:
«Может, правда, покончить с собой? Нет уж, не сейчас. Никто не кончает жизнь самоубийством с похмелья».
В романах «Счастливая смерть» и «Посторонний» Камю размышляет о том, может ли человек делать всё, что хочет. Где границы свободы и вообще есть ли они? Рябов в своих романах поднимает эту же проблему. Тонка грань, что разделяет счастье и несчастье. А если единственное, что нужно для её пересечения — деньги?
«Лишь бы эти прекрасные бумажки в моих руках, настоящие купоны счастья, никогда не кончались. Деньги — это радость. Деньги — это свобода. Деньги делают тебя человеком. Слава деньгам!»]
Опустившийся Хлебников вызывает чувства противоречивые. Но дерзость автора, его умение расположить к герою, свойственное тому же Хармсу, привлекает множество читателей.
«Разве я виноват? Что мне надо было сделать? Развернуться и уйти? Позвать охранника? Долбануть по банкомату своим старым ботинком, чтобы он угомонился? Нет, нет, всё правильно. Что за мысли? Они мне мешают. Они мне мешают забирать деньги».
Но сходство с поэтикой Хармса на этом не заканчивается. Известная читателям физиологичность его образов, раскрытая в отношении писателя к сексу, изобилует и в романе Рябова. Но интересно то, что Рябов, описывая любовные сцены, работает на стыке эротизма и лиризма.
«Я вошёл в неё. Марина равнодушно глядела в потолок. Света лежала рядом, закинув ногу на ногу. Потом я заметил, что она спит. Мне не давали покоя мысли о кесаревом сечении. Я всё время отвлекался, думая о том, как и когда этот ребенок появился на свет, от кого и вообще жив ли он».
[В творчестве Хармса фигурирует важный символ — окно, являющееся точкой пересечения двух миров. Он раскрыт и в текстах Рябова:
«Здание скотобойни стояло посреди пустыря в нескольких километрах от трассы. Оно было частично разрушено, окна зияли пустотами, будто мёртвыми глазницами».
Действительность Хлебникова раздвоена: это беспросветный, но привычный для него мир и скотобойня — страшный сон, с которым герой должен встретиться.
Кстати, о снах. В произведениях Хармса мотив сна является одним из самых распространенных. Рябов использует его же для разграничения яви и некого скрытого в нас, что проявляется лишь в спящем состоянии:
«Я увидел, что рисовая каша стала быстро чернеть и сворачиваться, превращаясь в отвратительную массу. Сон был тревожный. Он предвещал что-то нехорошее».
Случаи, описанные Хармсом, в большинстве своём неправдоподобны. Но ведь они не стремился к тому, чтобы читатель поверил в реальность происходящего. Так и в романах Рябова: жизни героев закручиваются в такие коллизии, которым нет места в реальной жизни. Но в этом их подлинность. Веришь, что есть такой Хлебников — знакомый мужик из соседней пятиэтажки или тот, делающий тебе гамбургер в забегаловке. Ты не знаешь о его судьбе. Но жизнь этого человека проходит где-то рядом.
Тема насилия прослеживается во многих произведениях Хармса: недопонимание, драки, убийства, абсурдные смерти. Герой Рябова идеально вписывается в эту парадигму людских столкновений:
«Когда-то я себя подготовил к бандитской жизни, к тому, что придётся ломать кости, стрелять, поджигать, орудовать утюгом и паяльником».
Так же обширна тема исчезновений в творчестве Хармса. Связана она была с репрессиями 1930-х годов — пропадали люди:
«Усмехнулся еще раз другой <…> и вдруг исчез, только одна шапка осталась в воздухе висеть» [Хармс, 1938].
Мир Хлебникова пустеет на его же глазах: одних вяжут, других убивают… Народ пропащий: наркоманы, бандиты, ночные бабочки. Но для Хлебникова они — часть той реальности, в которой родился он сам.
И в то же время Рябову удаётся совмещать полную безысходность происходящего с лихим, чуть ль не гангстерским сюжетом в стиле Гая Ричи. Хлебников бросается из авантюры в авантюру, лишь бы вылезти из кожи «маленького человека», каким он был всю сознательную жизнь.
«У меня был план: пересидеть, забрать паспорт и сдёрнуть отсюда как можно скорее. Для начала во Владивосток. А оттуда в Москву. Или Питер. Или ещё куда-то. Подальше из этой дыры, подальше от Лары, от «Повелителей гамбургеров», от ментов, от грязи, он прошлого, которое живёт здесь в каждом дворе и за каждым кустом».
Рябов погружает читателя в преступный мир, где нет места розовым единорогам и наивным фантазиям. Чем и напоминает картины Гая Ричи: та же многослойность сюжета, хитросплетений и простор для колоритных разборок.
Писатель идёт по стопам Гая Ричи и в том, что подаёт духовные искания героев через понятные всем конфликты. Криминальные авторитеты тоже зависимы от любовных интриг и выяснений того, кто кому и сколько должен.
Показательна и атмосфера романа, созданная Рябовым за счёт эстетики улиц. В этом он так же схож с Гаем Ричи — ценителем криминальных районов Лондона.
«Двор был завален грязным снегом, словно здесь разгружались все снегоуборочные машины района. К тому же тут бродили бездомные собаки, грязные, ленивые и мохнатые. И куда меня опять занесло?! И так всю жизнь».
О чём проза Рябова?
Сатира Рябова направлена даже не на общество, а внутрь отдельно взятого читателя. К самым потаённым его уголкам, которые он так тщательно скрывает и от других, и от самого себя.
Хлебников, грезивший в детстве о карьере артиста, подавлен средой и отцом: «Папаша хотел, чтобы я работал забойщиком на местной скотобойне». Не таких ли половина России, о чём-то искренне мечтавших, но скомкавших свою детскую душу в кулак?
Но, несмотря на мрачность повествования, Рябов достигает ещё и лирического накала. Эта «двуликость» его прозы приносит нужный эффект: читатель не отрывается от книги, срастаясь в какие-то моменты с героем.
Сможет ли он вырваться из русского хтонического мира, перекрывающего своими лапами дорогу к мечте? Или, как герой фильма Шахназарова «Город Зеро», Хлебников будет затянут в глубокую пустую бездну?
Прозу Рябова можно назвать русским нуаром, переплетающимся с бытовыми подробностями, мистикой и приключениями. Возможно, именно поэтому Рябов занимает нишу самых значимых русских писателей современности.
При прочтении невольно задумываешься о том, живой ты или нет. Может, тебе просто показалось. И мир вокруг — твой же сон, из которого тщетно пытаешься вырваться.
«Я путался в словах и засыпал. А Бог снисходительно улыбался. Это я видел отчётливо».
