В издательстве «Азбука» вышел новый роман Джулиана Барнса «Элизабет Финч». В нем повзрослевший студент пытается разгадать тайны умершей преподавательницы. Писатель и журналист Сергей Лебеденко рассказывает о свежей книге британского автора: о том, почему этот роман мог бы стать биографией и почему для Барнса важен последний языческий император Рима.
По промокоду loveread дарим 20 % скидку на каталог ЛитРес!
Я снова вижу ее: она склоняется ко мне через ресторанный столик после того, как я предпочел говяжий эскалоп нашей с нею традиционной пасте. «Ну как? — нетерпеливо спрашивает она. — Сплошное разочарование?» А впечатление такое, будто она одновременно спрашивает обо всем: о жизни, о Боге, о погоде и правительстве, о любви и смерти и неоконченных шедеврах.
Так Нил, герой последнего романа Джулиана Барнса, описывает встречи со своей университетской преподавательницей Элизабет Финч.
А еще сам Джулиан Барнс теми же словами рассказывает о встречах с Анитой Брукнер — писательницей, лауреаткой Букера, историком искусства, «блестящим знатоком» французского искусства XIX века, ушедшей из жизни в 2016 году. Раз в год Барнс с Брукнер садились на веранде одного и того же кафе и разговаривали. На этом все — никаких встреч за пределами этого странного ритуала.
«Вот Анита говорит, что только что закончила очередной роман, и теперь, когда рукопись убралась со стола, она может делать все, что захочет. «Ну, в твоем случае, — замечаю я шутливым тоном. – Это означает перечитать Пруста». «Как ты догадался?»
Сравнение вымысла и реальности нужно не для того, чтобы воскликнуть: о, Барнс вместо чужой биографии решил воспользоваться своей! — и не для того, чтобы отвлеченно начать рецензию — хотя, признаюсь, и для этого тоже.
Дело в том, что тон, который выбрал писатель для воспоминания об ушедшем друге, сформировал каркас для его последнего романа. Элизабет Финч — историк, она ведет авторский курс с самым обширным названием, которое можно вообразить: «Культура и цивилизация». При этом вместо дат, личностей и событий профессор обсуждает со студентами дилеммы скорее философского порядка: «Жизнь прекрасна, но печальна; или жизнь печальна, но прекрасна?» или «Забвение как один из факторов создания нации». Особенно Финч интересовал вопрос интерпретации: не должны ли мы, оценивая исторические события, быть на стороне слабых, униженных, проигравших?
Тут начитанный читатель узнает скрытую цитату из Вальтера Беньямина, но Элизабет Финч — Э.Ф., как ее именует Нил — интересует не классовая борьба или критика капитализма. Финч, кажется, бесит сама современная цивилизация с ее культом «моно—»: «монотеизма, мономании, моногамии, монотонности» — но выход она видит не в пролетарской революции и даже не в борьбе за гендерное равенство, а в изучении фигуры Юлиана Отступника — последнего язычника на римском троне, после которого христианство окончательно одержало верх, и на пятнадцать столетий воцарилось в Европе. А вместе с ним — строгая вертикальная иерархия, патриархат, ненависть к женщинам и так далее. В конце концов, не зря на всех изображениях со святым Георгием змей, которого он убивает, кажется маленьким и слабым? Этот змей — язычество, а с ним и любой альтернативный миропорядок.
В общем, заглавную героиню романа вслед за Нилом правильно назвать «романтической пессимисткой», одновременно прямолинейной, «чуждой притворства», и загадочной. Загадки добавляет то, что в первой же четверти романа Э.Ф. умирает, и Нил начинает кропотливо собирать факты и мнения о своей подруге-преподавательнице для будущей биографии. В процессе он покопается в газетных подшивках, изучая давний скандал, поговорит с приятными и не очень сокурсниками и — напишет пространное эссе о Юлиане Отступнике, которое стало ядром романа.
У Барнса получилась двойственная книга: не только в том смысле, что сам образ Элизабет Финч вышел двойственным. С одной стороны, он рассказывает историю одержимости и тщетности попыток узнать о человеке всю его подноготную, с другой — четверть романа посвящает Юлиану Отступнику. Из отечественных авторов таким занимался, например, Виктор Пелевин: в «Непобедимом солнце» есть целая часть, посвященная императору Гелиогабалу и его культу Солнца. Но Пелевину Гелиогабал и его храм в Анатолии служили в качестве мотивировки: с героями происходят такие события, потому что две тысячи лет назад, — и так далее.
Барнсу — и его персонажу Нилу — эссе нужно для другого. Аккуратно препарируя мифологию Юлиана: от любви к античному Парижу до таинственных языческих ритуалов, посещения дельфийского оракула и, наконец, гибели от копья христианского воина («Ты победил, о бледный галилеянин,— мир серым стал в дыхании Твоем…» — так у Суинберна Юлиан на смертном одре проклинает Христа и одновременно признает его победу), Нил приходит к выводу, что факты из жизни Юлиана трудно отделить от наслоений поэтических образов. Император жил праведнее многих римских пап, совершал жертвоприношения и не верил в приметы, а самое полезное, что сделал для империи, — провел налоговую реформу. Вот и все, что известно, никакой особой магии.
Так и с Элизабет Финч. С упорством фанатика Нил пытается узнать: кем был мужчина в двубортном пальто, которого Э.Ф. обнимала на мосту? Была ли она еврейкой на самом деле или просто выдавала себя за нее? Почему отказалась разделить наследство, как это предлагал ей брат?
В конце концов, найти ответы на вопросы о недавно умершей подруге окажется сложнее, чем описывать древнего императора. Тут, кажется, разгадываешь ходы Барнса: ведь раньше он уже писал о том, насколько история — проблемная наука («История мира в 10 ½ главах»), да и над способностями биографов иронизировал («Попугай Флобера»). Но эта идея кажется ложным следом, ведь Элизабет Финч, в принципе, не настолько интересна как персонаж, как кажется Нилу. Она — мастер афоризмов, довольно банальных: «В философском смысле я вижу привлекательность такого кредо [анархизма]. Но в плане реальности оно всегда обречено»; «Поражение может открыть нам больше, чем успех»; «Выборы — гражданский долг». Э.Ф. скорее похожа на идеального гостя для интервью у Николая Солодникова или источник цитат для паблика «винишко тян», но никак не на передовую мыслительницу своего времени. В конце концов, кажется, что одержимость Нила объясняется скорее «романтическо-стоической» любовью, нежели масштабом личности Элизабет Финч.
И в этом как раз все и дело. Нет, Барнс написал не «роман-загадку» и не «роман-кроссворд», как обещают блербы; он попросту написал честную книгу о дружбе. О том, что платоническая любовь может вдохновлять ничуть не меньше, чем романтическая, а душа человека может остаться потемками даже для самых близких.
Возможно, именно поэтому вместо биографии Аниты Брукнер — большой писательницы и явно более интересной героини, нежели вымышленная Элизабет Финч — Барнс решил написать роман. Ведь важны не столько факты биографии, сколько то, какой след на твоей жизни оставил другой человек. А факты все равно недоступны во всей их полноте.
У Барнса получился удивительный текст: нисколько не загадочный, но полный гуманизма, которого сегодня так отчаянно не хватает.
