1665 год, разгар Эпидемии Великой чумы. Страшная болезнь, проникнув в маленькую деревню в самом сердце Англии, уносит одну жизнь за другой… Умирают дети, а их родители, ослепленные горем, обращают свой гнев на невинных. Всеобщему безумию противостоят лишь служанка Анна Фрит, недавно схоронившая своих детей, местный священник и его жена Элинор…
Нынешний успех романа Джералдин Брукс «Год чудес», русский перевод которого только что вышел в издательстве «Фантом Пресс», иначе как чудом не назовешь: в оригинале он был издан еще двадцать лет назад, в самый разгар эпохи «Секса в большом городе». Чумная тема тогда мало кого волновала, зато в качестве «романа о табуировании женской сексуальности» «Год Чудес» вошел в число «самых обсуждаемых книг года» — и даже был включен в программу нескольких университетов. Однако в последующие два десятилетия роман о чуме воспринимали лишь как старт успешной карьеры Джералдин Брукс, ставшей значительной фигурой в английской литературе и получившей Пулитцеровскую премию в 2006 году – но уже за совершенно другую книгу.
Книгам редко выпадает шанс на возвращение в рейтинги и в фокус читательского внимания, но «Год Чудес» полностью оправдывает свое название: в 2019 году, когда началась эпидемия ковида, роман Брукс не просто стал хитом, но и получил культовый статус, удостоившись сравнения с классической «Чумой» Альбера Камю. Заодно произошла и переоценка ценностей: теперь книга Брукс читается как роман о первой «самоизоляции» в истории, а заодно и о таинстве преображения человеческой души.
Для романа об эпидемии «Год чудес» удивительно светел, хотя «позитива» в истории английской деревушки Иэм было немного. Её жители добровольно принесли себя в жертву, попытавшись изолировать чуму, попавшую в деревню из Лондона вместе с тюком материи, в границах своей деревни. Итог был ужасен: из 344 жителей Иэма умерли 267, в то время как в охваченном чумой Лондоне погибли лишь 20% горожан. Но изоляция сработала: до соседних сел болезнь не добралась. Сегодня Иэм – один из центров паломничества туристов в Срединной Англии: среди туристов была и Джералдин Брукс, посетившая «чумную деревню» еще в конце 90-х.
Но все же «Год чудес» — не точная хроника иэмских событий, все сведения о которых до нас дошли в изрядно приукрашенном виде, из поэм и романов, написанных спустя полтора столетия после «чумного года». Джералдин Брукс, как и ее предшественники, тоже лишь отталкивалась от трагических событий в Иэме – и все же среди десятков книг о «чумной деревне» ее роман по-настоящему уникален. Хотя бы тем, что ужасы чумы на его страницах отступают перед светом и жизнелюбием, воплощенным в трех главных героях романа. А на первый план выходит тема «социальной ответственности», совершенно неактуальная еще двадцать лет назад.
«В Лондоне больных просто запирали вместе со здоровыми домочадцами, оставляя их без еды и питья, так что если люди не умирали от болезни, их приканчивали голод и жажда. Иэмцы же продемонстрировали невиданное и по нынешним временам самопожертвование: даже здоровые жители, которые могли покинуть деревню, решили остаться в своих домах, чтобы не разнести болезнь по округе. И это при том, что никакого средства от чумы средневековая медицина не знала, ждать помощи было неоткуда».
По легенде, поступить так убедил иэмцев священник Уильям Момпессон (в романе Момпельон): в реальности он был впоследствии изгнан односельчанами, обвинившими его в гибели близких. Кстати, исторический Момпессон был гораздо менее последователен, отослав своих детей из Иема в самый разгар чумы. Жена, которую он тоже попытался спасти, отказалась покинуть супруга – и стала одной из первых жертв чумы.
Момпельон у Брукс тоже далеко не безупречен, и все же именно его проповедь – во многом ключ не только к названию, но и к сути «Года чудес».
«…Из всех напастей чума — одна из самых ужасных. И все же в своей бесконечной и непостижимой мудрости Господь избрал нас и обрушил это бедствие на нашу деревню. Мы должны очиститься в огненной печи болезни. Господь пребывает с нами, совсем близко — быть может, ближе, чем был когда-либо прежде и будет когда-либо потом»
Слово меняет мир, лишь воплотившись в дело — и это чудо предстоит совершить служанке Анне Фрит, только что схоронившей двух маленьких детей, и жене священника Элинор: именно она научила необразованную Анну грамоте, заодно и преподав ей важнейшие уроки подлинного милосердия. Именно Анна и Элинор (женские образы – как положительные, так и отрицательные — пожалуй, самые яркие в романе) и становятся в романе главным источником чудес, порой не замечая этого. «Твои руки — это руки матери, используй же их» — и несколько отважных женщин действительно становятся «матерями» для всего Иэма (параллель с евангельскими сестрами Марфой и Марией тут вовсе не случайна).
С фигурами Анны и Элинор ярко контрастируют образы жертв страха и безумия – от иэмцев, расправляющихся с «ведьмами» из семьи целительницы Гоуди (и роковым образом проглядевших подлинное, настоящее зло), до аристократов Бредфордов, отстаивающих право на «свободу выбора» (даже если эта «свобода» означает угрозу для всей округи). Но Анна не осуждает и их – все по той же библейской заповеди: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере».
Хотя и эти простые слова понимаются иэмцами по-разному: если Анна просто отказывается от осуждения, то ее отец фактически подвергает пыткам за собственную жену, укорившего его за беспробудное пьянство. Руководствуясь, очевидно, все той же приведенной выше библейской цитатой: «Я вспомнила лицо матери в маске с металлическими прутьями, ее отчаянный, дикий взгляд, нечеловеческие звуки, исторгавшиеся из ее глотки, когда железный кляп давил на язык… Отец надел на нее это орудие пыток, мать носила его целые сутки, пока отец водил ее по деревне, издеваясь над ней и дергая за цепочку, чтобы железо вонзалось в язык»
Главное чудо, сотворенное уже не героинями, а самим текстом романа: в том, что каждому, даже самому отвратительному персонажу достается толика если не понимания, то сострадания – и от Анны, и от читателей книги. Если в «Чуме» Камю неведение и жестокость – врожденная черта человеческой натуры, то в романе Брукс все зло происходит от «нашего небрежения и их одиночества». Слово «эмпатия» не было модным в Средневековье – но именно ее уроки дают нам Анна и Элинор. И именно они, а не бытовые подробности выживания в закрытой «чумной деревне» и даже не мастерски написанный текст, становятся самым важным элементом «Года чудес».
В «Годе Чудес» нет «прирожденных грешников», но нет и святых. Анна – необразованная крестьянка, только-только научившаяся читать, уж точно не является «борцом с предрассудками»: все, о чем она мечтает – стандартная роль жены и матери. Ее тяга к книгам ограничивается Библией, а кроткая доброта не имеет ничего общего с модной сегодня «пассионарностью». И все же именно ее голос становится в Иэме голосом не только разума, но что куда важнее — и сердца.
Анна Фрит помогает односельчанам, без рефлексии, без всякой мотивации, не деля людей на достойных и недостойных – просто потому, что иначе не может. Ее образ уходит корнями в легенды раннего христианства, разве что Анна – совершенно земная, она стремится к настоящей, полнокровной жизни. Она не воительница, подобно древним святым, ее единственное оружие –любовь и понимание, а сама она лишь подтверждает слова Руссо, написанные веком позднее: «человек по натуре своей добр и только общество делает его плохим».
Анна – не самый типичный персонаж для средневековой Англии, но Брукс и не скрывала, что прототип своей героини она нашла не в британской старине: «Анна родом скорее с Ближнего Востока и Африки – именно там я увидела женщин, живших обычной жизнью, которая внезапно рухнула под тяжестью неожиданных испытаний – война, голод… Им пришлось фактически родится заново, как личностям – таковы деревенские девушки из Эритреи, возглавившие партизанские отряды во время войны за независимость, курдские женщины, которые проводили семьи через заминированные перевалы, спасая их от войск Саддама Хуссейна…И я подумала: если этим женщинам было под силу вынести такое, сможет и моя Анна».
Если путь Анны – путь естественной доброты, то героизм образованной жены священника Элинор – путь искупления давнего греха, путь долга. А ее мужем, священником Момпельоном, руководит исключительно вера, и в этом одновременно и сила его, и слабость. Неся свет и надежду односельчанам, он может нести и тьму своей непримиримостью к «греху» и малейшему отступлению от буквы Писания.
«Ни счастья, ни утешения не найдем мы на этой горестной земле, если не будем жить праведно. Прошу, запомните это правило: никогда не следует делать того, на что мы не смеем испросить благословения Господня…»
В нетерпимости своей он порой едва ли не больший фанатик, чем необразованные жители Иэма. Неудивительно, что с каждым днем ему все труднее найти слова утешения – он и сам глубоко уязвим, отвергая дары плоти, а вместе с этим и саму жизнь. Горя страстью к Богу, он считает женщин «порождением навозной кучи Сатаны».
….Но выбор каждого из трех героев романа оправдан тем, что все они, по долгу ли, вере или природной доброте, несут жителям деревни свет и доброту. Каждый из них проходит через душевные муки – и не каждому, увы, суждено остаться несломленным: праведники и грешники здесь, как и для чумы, разделяют одну участь. И все же, даже лишившись веры и близких людей, Анна выходит из испытания, не утратив Надежды.
Ей предстоят странствия, но сердце ее не закрыто для новой жизни, пусть и в далеком и чуждом краю… И если в душе Анны не осталось веры, то надежда ее не покинула – это, наверное, и есть главное чудо страшного года в Иэме, главное чудо романа.
«Год чудес» не указывает нам единственно правильного пути в эпоху великих бедствий и смятения. В конце концов, как могли бы сказать герои одного давно забытого у нас фильма, «любая дорога должна вести нас к храму». Простая истина, но знать ее – одно дело, и совсем другое – почувствовать: потому-то можно лишь радоваться что «Год Чудес» Джералдин Брукс, придя к нам через 20 лет после выхода, стал, судя по итогам недавно прошедшей выставки Non/fiction, главной книгой если не всего года, то хотя бы книжной осени.
«Любовь, ненависть, страх. Желание жить и видеть своих детей живыми. Отличаются ли эти вещи в городе двадцать первого века от изолированной деревни семнадцатого века? Я так не думаю. Я полностью верю в то, что человеческое сердце остается человеческим сердцем. И главное, чтобы вы спросили себя – а что бы я делал на месте героев этой истории?» — Джералдин Брукс
