Мирная тихая Швеция. Во время очередных выборов премьером страны становится молодой-спортивный-непьющий политик Юхан Сверд, с лозунгом «оздоровления нации» — и борьбы с ожирением. Всё начинается с мягкой агитации, но с каждым днём гайки закручивают всё сильнее – запрещают фастфуд, переделывают храмы в фитнес-центры, затем вводят индекс массы тела в качестве мерила благонадёжности. А там уже недалеко и до массовых операций по резекции желудка, на которые отправляют даже грудничков, создания «центров оздоровления» под управлением местных сестёр Рэтчед… Вплоть до того, о чём прямо говорит название книги.
Оса Эриксдоттер дебютировала в 17 лет с романом «Невинность», чувственным рассказом о любви, страсти и боли. Роман заметили, критики тут же причислили Осу к числу «самых интересных молодых писательниц Швеции». За последующие двадцать лет вышли ещё девять романов – всё о том же, о постоянном сближении и отдалении мужчины и женщины. Интересно, но вполне традиционно. И вдруг в 2016 году Оса выпускает жёсткий роман-антиутопию «Эпидемия» (а вслед за этим покидает Швецию и переезжает в США).
Заметьте: за пять лет до пандемии – и за три года до российского сериала по книге Яны Вагнер. Кстати, во многом по этой причине в русском переводе книга называется иначе – «Бойня»: так получилось даже более точно и выразительно, хотя акцент и сместился с процесса на результат. Ведь эпидемия в романе тоже есть – тот самый «ментальный вирус» пропаганды, который заставляет тихих и благодушных шведов голосовать за самые радикальные меры Сверда.
«1984» и «Бойня»: принципиальные отличия
Любую антиутопию у нас положено сравнивать с «1984», и «Бойня» не исключение. И ладно бы только в России: критики в Германии, Испании, Франции тоже поминают Оруэлла едва ли не в каждом отзыве на роман. Сравнение для Эриксдоттер, конечно, почётное (и коммерчески выгодное), однако «диктатура Сверда» в «Бойне» явно отличается от режима «Большого Брата», зато куда ближе к привычным нам социальным моделям.
Если у Оруэлла мы видим, скажем так, «созревший Мордор» в готовом и кристаллизованном виде, то Эриксдоттер показывает нам весь процесс целиком: от сытого и либерального бюргерского рая до фашистского кошмара с концлагерями и массовыми убийствами. И ведь занимает этот путь в книге всего пару лет – быстрее управился, пожалуй, только режим Пол Пота в Камбодже, а тому же Гитлеру на восхождение к вершинам зла понадобилась целая пятилетка. Именно быстротой метаморфозы «Бойня» буквально оглушила самих шведов, до сих пор считавших, что «у нас это невозможно» – легко, как видите, и под лозунгами, которые и сегодня поддержит каждый второй житель помешанной на здоровье Швеции.
Кстати, если уж сравнение «Бойни» с «1984» кажется весьма условным, то и Юхан Сверд у Эриксдоттер – далеко не Гитлер, Пол Пот или вымышленный Большой Брат. Скорее уж он напомнит читателям Златопуста Локонса из поттерианы – ставка на популизм и собственную смазливость при полном отсутствии внутреннего стержня и идеи как таковой. Если Гитлер был одержимым маньяком, то Сверду решительно всё равно на какую лошадку ставить – в борьбе за голоса избирателей. И именно паника перед грядущими перевыборами вынуждает его доводить свою идею до чудовищного абсурда, превращая борьбу за здоровье в коллективное жертвоприношение и мясорубку совершенно нацистского образца.
И именно здесь мы находим кардинальное отличие Швеции в «Бойне» от оруэлловской Океании: Оруэлл, вслед за Замятиным, милосердно снимает как с каждого человека, так и с общества в целом, ответственность за террор – ну какой спрос с забитой, беспомощной и управляемой биомассы? Оса Эриксдоттер не стесняется задать сакраментальные вопросы «Всех учили – но почему ты оказался первым учеником?» и «Кто же написал три миллиона доносов?», но и с лёгкостью ответить на него. У Оруэлла все оплеухи достаются политикам, в «Бойне» – обществу в целом. Тому самому обществу, которое, как оказалось, не смогли изменить к лучшему прививки демократии и толерантности: в каком-то смысле все мы, окультуренные, с детства приученные к уважению чужих прав и свобод, по-прежнему носим в себе ярость и жестокость Средневековья. И Эриксдоттер, вряд ли читавшая «Дракона» нашего Шварца, в выводах своих повторяет его с пугающей дословностью:
Не сверхчеловек Сверд вылепил из народа кровожадное чудовище железной рукой в ежовых рукавицах – в какой-то степени он сам становится пленником вызванной им лавины. И вину за содеянное несёт не столько политик, сколько общество, с таким восторгом выбравшее его своим лидером.
Уже по этому тезису виден огромный путь, пройденный антиутопией со времён Оруэлла. Теперь одиночки-интеллектуалы вынуждены бросать вызов не относительно малочисленной, хотя и всемогущей «внутренней партии», а всем своим согражданам, поражённым вирусом массового безумия и ненависти. Оруэлл, яростно порицавший Свифта за «утрату веры в человечество», эту грань не перешёл, остановился в ужасе.
Понимание того, что коллективным диктатором, коллективным палачом, коллективным убийцей часто становится общество – причём не под влиянием силы, а вполне добровольно! – пришло в литературу после Оруэлла. Так что если искать предшественников и вдохновителей «Бойни», то стоит вспомнить, скорее, не Оруэлла, а «Повелителя мух» Голдинга, «Вожделеющее семя» Бёрджесса. Прямыми же предшественниками «Бойни» оказываются рассказы, появившиеся уже в 60-х годах прошлого века, после войны во Вьетнаме – прежде всего «Тридцать семь градусов по Цельсию» Лины Альдани и «Академия» Роберта Шекли…
Когда-то антиутопии были страшнее реальности, но в начале XXI века «Бойня» вряд ли может поразить жестокостью тех, кто помнит о Холокосте, о зверствах Пол Пота в Камбодже, да и только ли в политике дело – нынешняя, уже реальная «эпидемия» тоже внесла свои коррективы.
Однако в «Бойне» по-прежнему есть то, что пробирает до дрожи, до костей: демонстрация лёгкости, с которой обычные люди готовы оправдать любые зверства (не переставая быть при этом милыми соседями, прекрасными друзьями и отличными семьянинами) – лишь бы «во имя общественного блага и страны». И понимания того, что «мягкая диктатура» обывательского понимания справедливости, помноженная на цинизм и беспринципность «слуг народа», оборачивается куда более страшным кошмаром, чем любой очередной Старший Брат. Который, вопреки Оруэллу, всегда смертен – в отличие от хтонических глубин зла в душах каждого из нас.
